Ольга Шумяцкая - Он летает под аплодисменты

– Предлагаешь нам самим написать ответ и увести заказ у Ожогина?

– Я думаю, в имперской канцелярии очень удивятся, получив ответ от никому не известных киносъемщиков и тут же протелефонируют Ожогину. Нет, я предлагаю задержать депешу, а тем временем сообщить о заказе… ну, хоть Студенкину в Москву. Они же с Ожогиным конкуренты. Пока канцелярия ломает голову, почему Ожогин молчит – а второй раз они его просить не будут, им это не по чину, – Студенкин пойдет на опережение и сам предложит проект. Как идея?

– Идея заманчивая, – задумчиво проговорил полноватый. – А мы, стало быть, получим от Студенкина вознаграждение…

– …в особо крупных размерах! – подхватил второй, подняв вверх указательный палец, как бы фиксируя важность момента. – И не только. Участие в проекте на правах партнеров. Что это? Здесь кто-то есть? Что за шорох? Боже, да у них тут еще и мыши!

Сидни похолодел: микрофон начал вдруг отчаянно шуршать, тумблер заело, запахло разоблачением. Сидни чуть не плакал. Почему-то он вспомнил рассказы корабельного кока о «страшной русской тюрьме». Какой черт занес сюда эту парочку?

– Вам в этой мизансцене не помешает кошка. Мыши в павильоне! Какие низкие у нас, однако, требования к гигиене! – бросил «блинчик» администратору фильмы, который быстрым шагом уже шел к павильонной выгородке. За ним тянулись разрозненные члены съемочной группы.

Сидни извлек из камеры бобину с пленкой и спрятал в карман. Пока осветители копались с лампами, успел вытащить и микрофон. На сегодня опытов довольно: микрофон трещит, надо с ним разобраться. А пока – скорей проявить пленку. Что-то ведь на ней есть.

На следующий день были записаны лекция Макса об инфлуэнце и куплеты Периколы, которые распевала молоденькая старлетка в перерывах между съемками.

Суть ее была в летучести. В руках его, за столиком кафе, на столике кафе, где она танцевала в их первую ночь, разговаривая на лестнице дома своего ли, чужого ли, она не задерживалась ни на одну лишнюю минуту. Всегда – на полтакта, на два такта, на целую строку – она была впереди своих собеседников, спутников, обожателей.

В первый раз они поцеловались в театре – на той лифтовой платформе, куда Женечка вылетела после танца под небесами. Он ждал, когда отпляшут ее каблучки. Он знал, что она поднимет к нему запыхавшееся лицо, и губы будут приоткрыты, и аромат фиалковых духов смешается с легким потом, и, может быть, даже брызгами слез. Но, бог мой, он не знал, что она не носит белья, что серебряное платье струится по совершенно голому телу, на котором выступают ребра и торчат косточки позвоночника. Конечно, она ловкая и смелая. И… и, черт, лишена всякой нежности, кроме той, которую дарит сама ее кожа. Бестиарий. Отсутствие не только белья, но силы тяжести.

Прием по случаю премьеры был устроен в ресторации при театре. Он хотел представить ее как исполнительницу танца на пушке. Она отказалась, скроив удивленно-презрительную гримаску: «Как вам такое могло прийти в голову?» И предполагала тотчас уйти, отправиться «дальше по делам», как пропел ее звонкий голосок, имеющий привычку опережать владелицу. Сама она еще делано-внимательно слушает нравоучения пожилого театрала, а голос ее уже где-то в другом конце зала рассказывает про повадки дельфинов. В толпе ему удалось схватить ее за руку. И даже неведомо каким образом удержать на время. Ее рука была будто из другой плоти – желе? мармелад? мороженое? Слишком мягкая, обманчиво покорная, тающая. Как получилось, что он уговорил ее отправиться гулять по Москве? Как они завернули в «Чертог экспериментов»? На самом деле это она, тряхнув копной кудрей, вдруг заявила:

– Вы герой, Визг, но здесь скучно. Хармс ушел, Платонов не пришел, ваш демонический Олеша пьяный. К тому же слишком много животов в манишках прошлого века и неправильно накрашенных щек. А как вам реплика: «Ах, коробку мороженого я куплю только вместе с пистолетом – и то грех, и это!» Я, очевидно, уже не попадаю на поэтический вечер, но, может быть, поедем в какое-нибудь модное местечко? Может, в кабаре «Чертог экспериментов»? Знаете это место? Там танцуют на столах!

Она чуть не упала, поскользнувшись на кожуре от яблока, и Басби успел подставить руку под ее разгоряченную спину. Еще бы он не знал это место! Значит, пока он, лежа в постели, вслушивается в шум, проникающий с нижнего этажа к нему под одеяло, в его сны и грезы, она танцует там на столе.