Мария Воронова - Эхо первой любви

– Ты мог бы хотя бы повидаться с ним?

– Зачем?

– Поговори с ним, скажи, кто ты такой.

– В смысле, твой бывший или в смысле, что мент?

– Ой, Митя, не тупи! Конечно, что мент! Скажи, что переживаешь за меня, и, если со мной что-нибудь случится, ты этого просто так не оставишь.

– Лена, но это очень глупо. Угрожать – все равно что расписываться в своем бессилии.

– Ну хорошо, повидайся с ним как мой представитель. Митя, ты же важный полицейский чин, неужели ты ничего не можешь?

– Все, что могу, я тебе предложил, – сказал Зиганшин резко и сел в машину, которую охранник как раз подогнал к воротам.

Он уезжал, не испытывая сильного беспокойства за жизнь Лены. Раз она не поехала с ним, стало быть, сама не очень боится, а больше нагнетает драматизма, чтобы заставить его делать то, что ей кажется нужным. Но совесть грызла его за резкое прощание, и, отъехав с километр, Зиганшин припарковался, позвонил Лене и сказал, пусть не волнуется, он сделает все, чтобы она нормально развелась и жила спокойно. Просто ему нужно обдумать, как лучше повести дело.

Свидание с Леной взбудоражило его. Зиганшин не солгал, когда говорил, что никогда не желал ей зла: он действительно не чувствовал ненависти к возлюбленной даже в ту минуту, когда мама в радостной сутолоке встречи отвела его в сторонку и неожиданно мягким и осторожным тоном сказала, что Лена не придет, потому что вышла замуж. Зиганшин помнил, как сначала посчитал это шуткой, и удивился, зачем маме, относившейся к Лене доброжелательно, вдруг понадобилось устраивать такой глупый розыгрыш. Может быть, они договорились так проверить его и Лена сейчас выскочит из шкафа? Весь вечер он надеялся и, только когда лег в кровать, понял, что мама сказала правду. Но и тогда сердце не затопило злобой, только тоска и огромная пустота образовались там, где еще утром жило счастье.

Он думал, то, что составляло для него основу жизни, стержень всей его души, для Лены оказалось просто детским приключением, разминкой перед настоящей жизнью, и разве можно винить человека за то, что он видит мир иначе, чем ты? «Слава богу, это было у меня, – понял он, – весь этот восторг и самозабвение первой любви, и женщину я познал в любви, а не в пьяной похоти. Спасибо Лене за то, что подарила мне чудесную и счастливую юность, ну а что потом дороги наши разошлись, тут никто не виноват».

Оказалось, не так. Виноват Владимир Иваницкий. Зиганшин скрипнул зубами. Много лет стоя, как говорится, на страже закона, он повидал всякое и относился к правонарушителям довольно терпимо, зная, что жизнь – большая насмешница, и почти любое преступление можно совершить не по злому умыслу, а по глупости, из благородных побуждений (что почти одно и то же) или просто из-за фатального стечения обстоятельств. Любое, кроме изнасилования. Тут оправданий не бывает.

Мстислав Юрьевич представил себе состояние Лены, девятнадцатилетней девчонки, узнавшей, что она беременна от своего насильника, и его зазнобило от ужаса.

Не дай бог никому такое. Как бы ни была она уверена в его любви и вечной верности, чужой ребенок перевешивает все клятвы и обещания. Кроме того, Лена – гордая женщина, роль прощенной грешницы никогда ей не подходила, и, наверное, мысль, что Митя простит и возьмет замуж с ребенком, подсознательно пугала ее.

А Иваницкий, наверное, сам просил прощения и клялся в вечной любви. И Лена подумала, что он слишком сильно ее любит, раз решился на изнасилование.

А вернее всего, ничего она не думала, просто ей было очень страшно. Нет, не так. Ее вел материнский инстинкт, вот и все. Она сделала не так, как хотелось ей, а как нужно было ребенку.

Зиганшин вздохнул. Лена – настоящая женщина и не противится природе. Когда важна была любовь, она любила, а когда наступило материнство – отдалась ему. Кого теперь винить, на кого злиться? Семнадцать лет брака, трое детей – не вычеркнешь это.

И что изменилось от того, что он узнал, Лена оставила его не по слабости духа, не из алчности, а по злой воле чужого человека?

Пусть не Лена предала его, а Иваницкий разрушил их любовь, но он ее разрушил. Ничего не вернешь.

Он ухаживал красиво и с размахом. Ужины в лучших ресторанах, театры, концерты – всего этого было с избытком. Никогда раньше я не жила такой насыщенной культурной жизнью и только думала, что любовь никак не вмещается в этот напряженный график, потому что она не в царской ложе, не под крахмальной салфеткой с монограммой элитного кабака и даже не в разговорах какого-нибудь всемирно известного деятеля, приглашенного к ужину. Любви нет даже в бокале шампанского, в пене и лепестках роз, и в кружевном белье ее тоже нет. Она только в сердце, но когда она там обитает, можно надевать любые трусы, питаться одними макаронами и греть воду в тазиках. Рискуя быть обвиненной в ереси, скажу, что когда в сердце живет любовь, можно даже толстеть. И терпеть поражение тоже можно.