Мария Воронова - Эхо первой любви

Что ж, он собрался и поехал, надеясь, что успеет вернуться к приемным часам в больнице.

Зиганшин несколько раз видел загородный дом олигархов Иваницких на страницах журналов и по телевизору, но реальные роскошь и великолепие этого поместья просто поразили его.

После переговоров с охранником миновав красивые кованые ворота в глухом заборе, он оказался в саду, великолепном и ухоженном, несмотря на позднее осеннее время. Все тут было четко и симметрично, вечнозеленые деревца подстрижены в форме геометрических фигур, и только засохшие плети плюща, которые садовник еще не успел срезать со стен деревянной беседки, придавали саду немножко естественности и очарования.

Зиганшин оставил машину у ворот и, когда за ним с глухим звоном захлопнулись тяжелые створки, почувствовал себя немного неуютно, словно пленник.

Усмехнувшись собственному страху, он двинулся к дому и не успел толком рассмотреть его, потому что увидел, как Лена стоит на пороге, и сердце вдруг, вопреки воле хозяина, забилось быстрее.

Лена встретила его в легкой шубке жемчужного цвета, которая очень ей шла, а войдя в дом, небрежно сбросила ее и осталась в халатике. Наверное, очень дорогом и красивом, но все же халатике. Мстислав Юрьевич нахмурился – он не знал за Леной привычки к простоте и того рода непринужденности, которая создает всем неловкость и неудобство. Сам он даже любимые джинсы постеснялся надеть, брюки отпарил, и вдруг Лена встречает его так, будто они пять лет женаты! И волнение его прошло.

Одна радость, Клавдии нигде не видно.

Пройдя анфиладу комнат, роскошное убранство которых сражало наповал даже при самом беглом взгляде, они оказались в бассейне.

Стены и потолок были стеклянными, с такими редкими переборками, что Зиганшину на миг показалось, будто они вышли на улицу. Вода в чаше плескалась абсолютно прозрачная и пахла приятно, а не так, как в общественных бассейнах. Мстислав Юрьевич остановился на пороге, не решаясь ступать в уличной обуви, но Лена быстро прошла к наружной стене, возле которой стояли кресла и низкий столик с фруктами, села в одно кресло и с улыбкой указала на второе.

Зиганшин сел, повернувшись так, чтобы видеть пейзаж, открывавшийся за стеклянной стеной: небольшая площадка с вечнозеленым газоном и пустыми клумбами, глухой забор с завитушками, а за ним унылое поле с пожухлой травой и торчащими, как ржавая арматура, гигантскими зонтиками борщевика и безнадежно моросящий дождик.

Наверное, здесь гораздо веселее летом, когда все покрывается цветами, или, наоборот, зимой, когда на стеклянную крышу, медленно кружась, опускаются хлопья снега, или просто по ночам, когда ничего не видно, кроме луны и звезд.

Он заметил, что одно из стекол было укреплено чуть иначе, чем остальные, и понял, что это – дверь в сад, сейчас, наверное, законсервированная до весны. Машинально подумалось, что любой недобрый человек, испугавшись пафосного охранника и мощных ворот на парадном входе, может спокойно обогнуть участок, с комфортом вскарабкаться по завитушкам забора, разбить стеклянную стену бассейна и попасть в дом. Хотя, наверное, здесь сигнализация и камеры…

– Хочешь поплавать? – спросила Лена, мягко улыбаясь. – Я помню, как ты это любил.

Зиганшин пробормотал, что ничего не взял с собой.

– Я дам тебе плавки, халат и полотенце. Покупаемся, как раньше? Как тогда, в Соснове?

Воспоминание вдруг словно жаркой волной обдало его, и пришлось заняться чисткой апельсина, чтобы скрыть от Лены волнение. День на озере у деревеньки Сосново был таким счастливым, что память спрятала его в самый дальний уголок, сберегла для крайнего случая, завалив хламом разных повседневных забот. Они должны были готовиться к экзаменам, а вместо этого сели в электричку и поехали на озеро, взяв две огромные плюшки и бутылку воды. Лена держалась на воде так же уверенно, как он, и они поплыли на островок, отстоявший почти на километр от берега. Они не боялись глубины, холодных течений и судороги, потому что тогда были еще уверены, что если один начнет тонуть, второй обязательно его спасет. Островок был окружен огромными серыми валунами, и вскарабкаться на них оказалось делом непростым, но потом они легли на землю, покрытую ковром из сухих сосновых иголок, и занялись любовью, не думая и не помня о том, что кто-то может нарушить их уединение.

То был прекрасный день, слишком хороший, чтобы о нем все время помнить.

– Лена, – сказал Зиганшин хрипло, – прошу тебя!