Эбрахим Голестан - Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

Снимая с себя европейскую одежду, ювелир пробурчал:

– Боюсь, что не получится…

– До сих пор ведь получалось, – возразила жена. Ювелир достал из стенного шкафа вешалку, надел на нее

костюм.

– До сих пор моими стараниями получалось. Все, что он приносил, я в воде отмачивал, чтобы глину смыть. Я придумал, что он из Кермама, но выдает себя за кашанца. Что это правда, он не поверил, но что я сам это выдумал – тоже не догадался. По крайней мере я считаю, что не догадался…

Играя пышными телесами, молодая служанка внесла свежий чай, собрала пустые стаканы. Ювелир опять заговорил:

– Но если он задумается, разберется, что к чему, тогда все. Такого на мякине не проведешь. У него и наверху рука есть.

Жена, поднявшись на ноги, прервала его:

– А ты не тушуйся! Действуй. Ты первый ударь, а там видно будет, что делать. Как только он зазевается, ты его поскорей на чистую воду-то и выведи.

Ювелир, чтобы отделаться от подстрекательских поучений жены, пробормотал:

– Поскорей – значит, сейчас! – И пошел в умывальную, продолжая ворчать: – Если бы это один раз было… Тогда как рассуждаешь: один раз удача выпала, так и лови ее поскорей, а дальше будь что будет. Да только я о другом думаю: как бы эта изобильная чаша не опрокинулась да не иссякла. Да, брат, руки у меня, конечно, свободны… А начнешь мельтешить, разом с головой вглубь уйдешь, прямо на дно…

И он вошел в уборную.

Но жена и тут не отступила, через дверь проговорила:

– Да уж куда глубже-то? Или еще дна не достал? Ты поднатужься – вот оно!

Ювелир, который как раз тужился изо всех сил, хрипло ответил:

– Было ведь один раз, вспомни-ка! А все ты меня заставляла… Ну и что из этого вышло? А ничего…

…А тем временем далеко от их дома крестьянин, склонившись над расстеленным платком, тщательно увязывал туда золотые вещицы…

Ювелир совершил омовение, вернулся в комнату, достал молитвенный коврик и, расстелив его в углу, начал бормотать себе под нос молитвы.

Жена, понимая, что он старается только оттянуть время, с раздражением сказала:

– Нет, от твоей никчемности да вялости хоть на стенку лезь! Все у тебя нескладно и неладно, ни на что толком решиться не можешь. С одного конца не выходит – возьмись с другого! А ведь ты бы не прочь дело в свои руки забрать, охота-то есть, да вот смелости недостает. Ты думаешь, если у тебя духу не хватает все как надо устроить, так дело само по себе образуется? Бог тебе добро такое послал, а ты, значит, желаешь его моими руками из огня вытащить?

Ювелир вместо ответа провозгласил призыв на молитву и нараспев произнес:

– Аллах акбар!

………………………………………………………………………

Ювелир был все еще погружен в молитву, однако жена его продолжала:

– Счастье-то тебе сдуру привалило, по ошибке. А как глаза-то продрало, тебя увидало – раскаялось. Этот крестьянин пришел к тебе, а кому достался? Ему! Да такие дела только хитростью, обманом и держатся, а ты воображаешь, что все само собой уладится, – только чтоб мозгами не шевелить, труса праздновать, чистеньким да праведным оставаться. Антикнар лапу свою наложить хочет? А ты его стукни по лапе-то! Запугмнает он тебя? Задури ему голову. Гляди, откуда ветер дует, по ветру и плюй. Сейчас ты его обошел. Обожди, больше ничего не предпринимай, отступи назад. Все, что этому антиквару известно, мы тоже знаем, а вот он не знает, что нам известно. Так и не давай ему это узнать. Скрывай, кто этот крестьянин и откуда. Не торопись таскать к нему все, что получаешь. Отдавай что похуже. Он тебе говорит, мол, покупай по весу, а ты по весу ему и продавай. Такое продавай, что весит больше. Изломай эти вещи в куски, промой в воде, обдери с них рисунки, уничтожь их. Главное в этом деле – сам крестьянин. За него надо обеими руками ухватиться. Нужно его как-то привязать к себе, удержать. Не только к рукам прибрать, но и присмотреть, чтобы другие руку не наложили…

Ювелир завершил намаз, он прочел последнюю молитву, призвал благословение Божье. Он был согласен.

Из деревни надо спуститься вниз, к подножию горы, оттуда выйти в степь. Через степь проложена дорога, которая и в одну сторону, и в другую ведет к городу. До поворота надо идти пешком. А там, возле чайханы, дождаться попутного грузовика, забраться в кузов поверх груза или, если найдется место, сесть в кабину, рядом с водителем. В кузове ему было больше по душе. Там он обычно оказывался в одиночестве. Никто не расспрашивал, что у него в свертке, откуда он и куда, чем занимается, как его зовут. И хотя наверху всегда дул сильный ветер, но зато и дорога, и степь были как на ладони, а еще можно было опрокинуться навзничь и любоваться небом и облаками или уткнуться лицом в тюки и подремать, прогоняя усталость. Но пешком или на машине, сидя поверх тюков в кузове или рядом с водителем, спящий или бодрствующий, он крепко держал в руках свой сверток или плотно прижимал к груди небольшую торбочку. Сверток всегда совершал поездку лишь в один конец: из деревни в город.