Аманда Проуз - Дитя клевера

Еще один безмолвный кивок. Сил на то, чтобы говорить, нет. Она оцепенело сидела на стуле, боясь пошевелиться. О боже! Что ей делать? Как быть?

Дот решила потянуть с разговором еще пару дней. Надо успокоиться, взять себя в руки, навести порядок в собственной голове, а потом уже предстать перед очами отца и матери. Но что такое в ее ситуации каких-то пару дней? Поначалу она хотела броситься к родителям Сола и рассказать им о своей беременности, но потом отказалась от этой мысли. Слишком свежо еще в памяти было то унижение, которое она пережила, когда в последний раз встречалась с Видой. Стоило Дот начать вспоминать подробности той встречи, и лицо тут же начинало полыхать от стыда. Нет, надо искать другие варианты! Хотя какие другие варианты она может себе позволить? В ее-то положении!

Джоан совсем не была уверена в том, что настойка или какая-нибудь микстура станут тем чудодейственным средством, которое поможет ее дочери поскорее излечиться от несчастной любви, но все же, так, на всякий случай, она решила посоветоваться с доктором. В ожидании своей очереди она бездумно листала какой-то женский журнал, лежавший в приемной. Но вот ее пригласили в кабинет, и доктор Левитсон немедленно просиял, увидев на пороге Джоан.

— Джоан! Рад видеть вас! Как поживаете?

— Спасибо! Как-то выживаем!

— А я уже рассчитывал увидеть вас вместе…

— Доктор! Мне нужно какое-нибудь тонизирующее средство для моей Дот. Настойка или что-нибудь в этом роде. Она меня очень беспокоит в последнее время. Сильно ослабла, ничего не ест и все время спит.

— Я очень рад, Джоан, что вы так внимательно следите за состоянием своей дочери. Такое отношение, да еще в подобных обстоятельствах, встретишь далеко не каждый день. Это делает вам с Регом честь!

— Но как же иначе, доктор? Я действительно очень волнуюсь! Ведь она же моя дочь!

— Все так, Джоан! И все равно, ей-же-богу! — ваше поведение заслуживает всяческой похвалы! К сожалению, я в своей практике не часто сталкиваюсь с столь сердечным и участливым отношением в подобных обстоятельствах. Что ж, со своей стороны, скажу вам, что и повышенная утомляемость, и частые позывы на рвоту, и отсутствие аппетита, и другие неприятные симптомы — все это пройдет, как только срок беременности станет побольше. Обычно первые два-три месяца считаются самыми сложными для женщины. Но вы это и сами хорошо помните по собственному опыту.

Последовал глухой звук падения тела на пол. Джоан Симпсон потеряла сознание и рухнула прямо на линолеум врачебного кабинета.

Дот была уже на середине лестницы, несла себе в комнату стакан с водой, когда услышала, как мама открывает своим ключом входную дверь. Дот повернулась на стук и замерла в ожидании. А вдруг маме понадобится помощь на кухне? Щелкнул замок, входная дверь отворилась и снова закрылась. Мать стояла, прислонившись к ней спиной. Дот отчетливо увидела, как дрожат мамины руки, разматывающие шарф. Лицо ее было мертвенно-бледным, почти серым, глаза широко раскрыты. Она глянула на дочь, и в ту же секунду Дот поняла, что ее секрет уже перестал быть секретом. Джоан расстегнула верхнюю пуговицу пальто, словно ей не хватало воздуха. А потом безвольно сползла вниз и опустилась прямо на коврик, лежавший у порога.

Дот медленно приблизилась к матери, чтобы помочь ей подняться с пола.

— Мама! Я…

— Не прикасайся ко мне! — едва выдохнула Джоан, хватая ртом воздух. — Что ты натворила?

Неизвестность тянулась целых десять дней. Для Дот ее нынешнее существование превратилось в некое нескончаемое ожидание развязки с бесконечным повторением одних и тех же монотонных действий. Работа, сон, ожидание… Она сидела на кровати в своей комнате и часами слушала перепалки родителей, потом их разговоры на повышенных тонах сменялись шепотом. По всей вероятности, они отчаянно искали выход из создавшегося положения. Искали и не находили. Но вот наконец они все же пришли к какому-то обоюдному решению, и ее пригласили вниз.

Дот медленно спустилась по лестнице, ступая на каждую ступеньку вначале одной ногой, потом второй, словно бегун, который вдруг выдохся и у него уже больше нет сил добежать до финиша. Так же медленно она миновала холл и отворила дверь, ведущую в заднюю комнатку. «Как странно, — подумала она, — что я снова здесь и вижу перед собой всех тех, кого давно знаю». В сущности, с этими людьми, в стенах этой комнаты прошла, можно сказать, вся ее жизнь. Ведь здесь, за этим вот столом, она с нетерпением вскрывала восемнадцать пакетов с подарками, полученными на восемнадцатилетие. И задувала восемнадцать свечей на огромном торте, который испекла мама. В эту комнату она все восемнадцать лет сбегала по лестнице босой, пулей устремлялась к рождественской елке, чтобы обнаружить те дары, которые приготовил ей Санта-Клаус на очередное Рождество. Но сегодня вечером, отворив дверь в знакомую до рези в глазах комнату, она вдруг почувствовала, что все здесь чужое. И люди, поджидающие ее, — они тоже чужие! Это пугало, от этого чувство собственного одиночества становилось еще острее, еще нестерпимее. Все же, когда она сидела, укрывшись у себя наверху, она могла хоть притвориться, что в этом доме еще есть люди, которым не безразлична ее судьба.