Александр Проханов - Рисунки баталиста

Он разделся, чувствуя босыми ногами холодную землю, а гибким, сильным, с острыми плечами телом – дуновение речного ветра. Шагнул к воде.

Молча, чисто несся поток, еще не рассеченный ударами его рук и груди. И ему вдруг стало страшно. Захотелось снова одеться, отступить от этой несущейся под вечерним солнцем воды. Его душа, теплые, бегущие в ней силы не пускали его. Но другие, безымянные, властные, подвигали к воде. И он знал, что ступит в нее, войдет в реку, поплывет, как плыли до него другие, выросшие на этой реке, когда наступал их час, когда их тело и дух вырастали настолько, что их влекло переплыть реку.

Он набрал в грудь воздуха, закрыл глаза и кинулся в воду. С мягким плеском, ощутив прохладный ожог, скользил в глубине, омываемый льдистыми струями. Вынырнул и, сильно загребая руками, поплыл, оставляя за собой рвущиеся водяные волокна.

Сначала сердце его сильно стучало. Он быстро, часто резал ладонями воду. Но потом успокоился. Удары сердца, сокращение мускулов вошли в сочетание с мерным, мощным движением реки. И он плыл, делая вдох, широко открывая глаза, видя низкое красное солнце, голубые озаренные воды. Выдыхал в глубину, наполнял реку своим дыханием. А река наполняла его жизнью, несла его.

Недавние боль и тревога исчезли. Река целила его, наполняла молчаливыми холодными силами, взятыми ею от донных ключей и источников, от упавших с неба дождей.

Он был уже на середине реки. Поднял из воды свои плечи, словно опираясь на упругие, подставленные ему под водой опоры. Осмотрелся вокруг.

Река текла бесконечно, в обе стороны, исчезая за горизонтом, опоясывая собой всю землю. Была видна та песчаная желтоватая круча, от которой он начинал плыть, и зеленая, в хлебах и травах, гора, на которой стояло село. Ему казалось, что люди вышли из домов и смотрели, как он плывет. Там, среди людей, стояли мать и сестра, и рядом с ними Наталья. Стояли друзья и соседи. Там же стоял и смотрел на него отец, небритый, угрюмый, но он, Антон, не чувствовал к нему отчуждения, а только нежность, любовь. Там же стоял его дед, в гимнастерке, в скатке, такой же, как и сам он, Антон, молодой. А рядом с дедом – его товарищ по роте Сергей Андрусенко, спокойный, высокий, сложил на груди свои руки. Там стояло много разных людей, по всему озаренному берегу, насколько хватал глаз. За ближней горой зеленела другая гора, и на ней темнели деревни, и села, и города, большие и малые, и виднелась Москва, в которой никогда не бывал. Она белела вдали, мерцала, и казалось, в ней праздник. И все смотрели, как он плывет. А он, одолев середину реки, от них удалялся. Посылал им из холодных просторов свое молчаливое, из любви и нежности, знание. О них, о себе, о вечерней родной земле. Плыл, сам становился рекой. Становился небом. Становился навсегда землей.

В темноте рокотали моторы. Били дымные, блуждающие в пыли прожекторы. Мелькали головы, спины. Звякал металл. Раздавались команды. Веретенов забрался на броню транспортера. Пытался разглядеть, где в этом скопище людей и машин его сын. Но там, где вчера горели тихие земляные лампады, сейчас клубилась гарь, метались шаровые молнии света, и полк был похож на огромное существо, чешуйчатое, многоглазое, поднявшееся на железные лапы.

– Вперед! – Корнеев – в бушлате, в танковом шлеме – протиснулся в люк, увлекая в нутро Веретенова. Водитель качнул рычагами, сообщая машине движение, и длинный железный короб загремел, залязгал, вытягивая за собой колонну боевых гусеничных машин. Веретенов, припадая к бойнице, чувствуя рядом упругое плечо автоматчика, подумал: «Началось…» И в узкий глазок бойницы мелькнула голубая заря над черной, покрытой тенями степью.

Колонна шла на Герат, то упруго растягиваясь, молотя бетон гусеницами, то замедляя движение, сжимаясь в горячий, сверхплотный сгусток.

– "Лопата", «Лопата»!.. Я «Сварка»!.. Держите дистанцию! На обочину не сходить!.. Вперед!..

Впереди, в пыли – красные хвостовые огни БМП, контуры боевых машин. Махина грузно прошла, неся перед башней трал – огромный, уставленный крюками и катками поднос. Ноги дрожат на днище. Голубая заря. И снова мысль: «Началось!.. Неужели?.. Мое утро! Петя… Герат…»

Прижимаясь лицом к бойнице, он увидел разлив реки, тусклый, отражавший зарю поток, перила моста, бруствер окопа. Вспомнил, как проезжал здесь день назад в легковой машине, провожающие взгляды солдат. Сейчас мост казался безлюдным. Только в кустах на мгновение блеснула стволом охранявшая мост самоходка.