Александр Проханов - Рисунки баталиста

Транспортер развернулся и быстро, обгоняя колонну, помчался по площади мимо закрытых дуканов.

Они въехали в крепостные ворота. Вслед за стрелками спрыгнув с транспортера, Веретенов оказался среди высоких каменных стен, наполненных тенью и холодом. И только высокая круглая башня над цитаделью солнечно и сухо желтела. Оттуда, от башни, от стен, переваливая через кладку, сыпались треск и выстрелы, доносились нестройные гулы – отзвуки боя.

Из штабного транспортера выдвигались антенные штыри. Метнулся телефонист с мотком провода. Корнеев по пояс в люке, озирая крепость с зеленым афганским грузовиком и с двумя броневиками у ворот, с пулеметами на ходовой галерее, подавал команды по рации, вслушивался в хриплые ответы.

Обегая взглядом этот тенистый прохладный объем, ограниченный камнем стен, синий многоугольник высокого неба с пролетающим вертолетом, круглую озаренную башню, за которой скрылась винтокрылая машина, Веретенов почти не удивлялся, что именно здесь день назад стоял с афганским археологом, любовался голубым изразцом в его руках, слушал горлинок, хотел подняться на башню. В этой крепости подстерегал его, подстерег и настиг гул растревоженного огромного города. И тогда, день назад, не признаваясь себе, он ждал этого гула, боялся его, стремился в него погрузиться. И вот теперь эта башня, хлопки за стеной, пальцы офицера, ухватившие железную скобу.

– "Лопата", «Лопата»! Я «Сварка»! Доложите рубеж продвижения!.. Не слышу!.. Капитан, да будь ты мужиком, в самом деле! Голоса, что ли, лишился? – Подполковник, набычась, выковыривал информацию из невидимого гудящего города.

Рация в ответ сипела, хрипела:

– "Сварка"! Я «Лопата»! Докладываю!.. Заняли рубеж!.. Блокировка окончена!.. Машины поставлены в точки!.. Сильный ружейный и пулеметный обстрел!.. Бьют снайперы!..

– Вас понял. Доложите потери!.. Повторяю, доложите потери!..

– "Сварка"! Я «Лопата»! Вас понял! Докладываю!.. При выходе на позицию один убит!.. Повторяю, один убит!..

В Веретенове мгновенная остановка жизни. Остекленевший взгляд к каменной солнечной башне, к лазури, в которой вертолет трепещет винтами, делает боевой разворот.

– "Лопата"! Сообщите фамилию убитого!.. Спрашиваю, кто убит, капитан? – выпытывал подполковник у клокочущего, бурлящего города.

– Убит Юсупов, водитель!.. Очень сильный огонь! Снайперы!.. – Голос измельченный, истертый в осколки и снова собранный в подобие голоса, передавал информацию. А у Веретенова сердце, пропустившее несколько тактов, снова принялось наверстывать время.

Он прожил в этом времени несколько черно-белых секунд. Снова следил за движением вертолета, исчезающего за каменной башней.

– Будь аккуратней, капитан!.. Всех людей под броню!.. Убирайте вокруг себя снайперов!.. Чтоб ничего живого там не осталось!.. Истребляйте их из пушек!.. Слышишь меня, капитан?

Лицо Корнеева казалось стиснутым, угловатым, под стать крепостной стене, уступам, углам транспортеров. В этом лице было знание о начавшемся бое, об убитом Юсупове, о машинах, ушедших к дувалам, вставших на точки, на пыльных рубцах колеи. И в одной из них, ахающей дымом и пламенем, его сын, его Петя.

В крепостные ворота въехал транспортер с красной афганской эмблемой, с колоколом громкоговорителя на броне. Из него спустились полковник Салех, офицеры-афганцы, и среди них – в нахлобученной панаме – лейтенант Коногонов. Веретенов обрадованно устремился к нему:

– Ну вот опять с вами встретились! Еще одна строка в диссертации?

– А вы опять с этюдником? Сейчас на башню поднимемся. Там будут развернуты командные пункты. Оттуда и нарисуете город! – Коногонов чувствовал волнение Веретенова, улыбался, спокойный, приветливый. – Вы меня извините, я должен оставить вас. Два командира, а переводчик один! – Он отошел туда, где полковник Салех и подполковник Корнеев уже искали его глазами.

Веретенов испытывал расщепленное и прежде знакомое чувство. То раздвоение души, когда одной ее половиной страдаешь, страшишься и любишь, переживаешь восторг или стыд, а другой, всевидящей, холодной и точной, стремишься все это постичь в себе самом и вокруг, перенести на холст и бумагу. Дорожить своим страхом и болью, молить, чтоб они не исчезли, пока их не выразишь в цвете.

Он слушал бой в городе. Пугался, болел за сына, за тех молодых солдат, с кем сидел накануне в ночи. И одновременно торопился на башню. Стремился раскрыть этюдник. Увидеть зрелище боя. Рисовать этот бой.