Лена Элтанг - Царь велел тебя повесить

Ладно, даже у такого, как я, найдется убежище, например на пустынной руа дос Барбадиньос. В моей фанерной тюрьме, где я помню все входы и выходы и, вполне вероятно, обнаружу матрас и одеяло с чернильным штампом. В любом случае в парке ночевать холоднее, подумал я, поглядев вокруг: тополя в конце переулка гнулись под ветром и серебрились изнанкой листьев, над холмами копились лиловые тучи. Почему бы и нет? Высплюсь в своей прежней камере с бананом на стене, а утром пойду на набережную, выпью кофе в яхтенном клубе и подумаю обо всем. Жаль, что Лютасу этого не расскажешь, ему бы понравилось.

Как глупо, что я смотрела по сторонам, когда могла смотреть на него. Мы шли по склону холма, спускались к реке, садились на парапет, и я вертела головой, разглядывала летнее небо, красные палубы лодок, мороженщиков с тележками. Я ведь могла смотреть на него, на все его смуглые поверхности, упругие подкрылки, сияющие стекла, хвостовое оперение. Я болтала ногами, пудрила нос, прихлебывала кофе, а он существовал, взлетал и садился, ровно гудел и резал воздух. Теперь там, где он был, зияет отверстие в небесах, а мне не на что смотреть, и глаза болят от их ненужности. В тот день, когда он отправил меня домой, мы завтракали на подоконнике, а крошки стряхивали голубям, в деревянный вазон, который он прикрепил для цветов, но цветы я так и не купила. Все места, где мы жили, были нежилыми, хилыми, продутыми неопределенностью, в любой миг нам могли позвонить, и все, собирай чемоданы. Чем Зеппо занимался, я так и не узнала. Зато узнала, чем все закончилось, не так давно, года три тому назад.

Я узнала об этом от его приятеля, музейного сторожа. Зеппо столкнули с моста через озеро Рулес, там большая плотина, вода вырывается из трубы с такой силой, что похожа на белую, до конца раскрывшуюся хризантему. Бывший сторож пытался сделать вид, что он меня не узнал, но место все же назвал, и я поехала туда на деревенском автобусе. Глядя с моста вниз, на кипящую воду, я думала, что тело Зеппо разорвалось в ней на куски и что это не такая уж плохая смерть. Та, что ожидает меня, гораздо грубее и незатейливее.

Как он тогда сказал? Никогда не думал, что буду бегать по городу, как карманник, несущийся по подземным переходам, глохнущий от шагов за спиной, от топота толпы, принимающей тебя за животное. А я рассказала, что в прошлом году сидела без копейки и однажды пошла в гостиницу «Шератон» в соседнем квартале. Проскользнула мимо портье и стала ходить там по этажам. Люди завтракают в номере и выставляют подносы за дверь, а подносы убирают не раньше десяти. Этот способ мне одна девчонка в школе подсказала, она подрабатывала там в прачечной, они потом подъедали булочки в комнате для персонала и еще лакричные ириски, которые вечером кладут на подушку.

В то утро добыча была небольшой, но сахара в пакетиках я набрала полный карман, решила, что вечером приду еще раз, если портье меня не приметил, потом я увидела себя в зеркале, такую бледную, с двумя помятыми круассанами в руках, мне стало не по себе, я села прямо на пол, у красного автомата, который делает лед, задела длинную красную ручку, и автомат сделал мне лед – шесть аккуратных кубиков. Никто не подставил стакан, и они упали на пол.

… Огорчился, ибо связан! …Взял то, что видел, а подвергся тому, чего не ожидал! Я сижу на свободе, хотя и по уши в золе. Кое-кому приходилось не в пример труднее: Пьетро делла Винья, например, разбил себе голову о тюремную стену, не выдержав пыток, а Никола Жильбер проглотил ключ от сундука со своими рукописями и тоже умер. А у меня есть и рукопись, и свобода, так что нечего себя жалеть. Пишу это, сидя на чемодане от проектора и глядя на лестницу, которая больше никуда не ведет.

Ступеньки сгорели, а железный остов с перекладинами остался, он похож на ветвящееся дерево, одна ветка тянется к небу, раньше я поднимался по ней на крышу, чтобы полюбоваться закатом. Я разорвал желтый конверт и вытащил тетрадный листок. Письмо было от уборщицы, девчонки, которую я когда-то звал Голубоногой Олушей. Теперь понятно, почему оно пришло на адрес кафе: контора Душана давно закрылась, а моего адреса она и не знала никогда, знала только, что я живу в том же дворе, прямо напротив доков. Индианка кечуа, что целыми днями пела про цветущий имбирь и однажды угостила меня убийственно крепкой травой. Или это я ее угостил?