Лена Элтанг: Картахена

Брата убили на рассвете, а нашли в восемь утра, когда открылся рыбный рынок. Его тело лежало в корыте с солью. Туда обычно кладут рыбу, привезенную с ночного лова, вываливают всю сразу и только потом разбирают, потому что в восемь утра солнце уже высоко, а лед еще не привезли. Уборщик открыл здание и сразу вызвал полицию, а потом на рынке появился сторож, которого разбудила сирена, и сказал, что это Бри, так что мне в Кассино позвонили только в девять, но я была уже в поезде, по дороге домой, а телефон забыла в общежитии колледжа. Матери они тоже звонили, но она никогда не поднимает трубку, полагая, что ничего хорошего ей никто не в состоянии сообщить. Когда я пришла на рынок, комиссар посмотрел на меня, словно на привидение. Он думал, что я на севере страны, звонил туда по номеру, взятому у нашей соседки, и всего полчаса назад оставил сообщение. И вот я стою здесь, босая и растрепанная, как будто пролетела все триста километров, ухватившись за орлиный хвост.

Полицейские курили, прислонившись к машине, уборщик сидел на корточках возле самых дверей, а за воротами рынка, обнесенного желтой лентой, уже собирался народ. Я помню это до странности ясно, хотя в тот момент совсем не могла смотреть на людей. Помню, что солнце светило брату прямо в лицо, а мне хотелось, чтобы было темно. Помню даже звук, который издают жестяные поддоны, когда их волокут по гранитному полу. Я сидела на этом полу, глядя на лицо брата, румяное и свежее, как будто он только что закрыл глаза. В едва отросших волосах у него сверкала соль, а черная капля крови возле левой ноздри казалась неподвижной божьей коровкой. Рядом с братом лежал кусок зеленой проволоки, похожий на сачок для ловли крабов.

– Кому он мог задолжать? – спросил комиссар. – Можете дать нам список его дружков?

– Долги здесь ни при чем, – ответила я. – Я бы знала. Он бы мне сказал.

– Значит, женщины… – Комиссар махнул рукой сержанту: – Начинайте.

Я поцеловала брата, стряхнула соль с его лица, встала и вышла из гулкого зала, заставленного чисто вымытыми железными столами. На пристани толпились растерянные рыбаки и скупщики, они стояли молча, стараясь на меня не смотреть. Только старый Витантонио кивнул и стянул свою вязаную шапку с головы. Я шла вдоль мола, облизывая соленые губы и думая, что мне сказать матери, когда я приду домой. Все было как всегда: бензиновые разводы в лужах, железные тележки, заваленные рыбой, мокрые сети с запутавшимися в них дыньками поплавков, причальные тумбы, обмотанные пятнистыми канатами. В какой-то момент мне показалось, что все это розыгрыш, дурацкая шутка, и что сейчас у меня за спиной засмеются, затопают, Бри в своих хлюпающих рыбацких сапогах нагонит меня, крепко схватит и приподнимет над землей.

– Эй, Петра, – за спиной послышались торопливые шаги. – Постой. Мне понадобится твоя подпись на бумагах. Зайдешь завтра в участок, ладно?

– Когда можно забрать тело? – Я остановилась и дождалась комиссара. – Мне нужно похоронить брата так, чтобы мама не узнала. Вы мне поможете?

– Ты уверена, что так лучше? – Он посмотрел на меня с недоумением. – Не то чтобы это было незаконно, но уж больно не по-людски. Мать должна оплакать своего сына.

– Мама просто умрет, если узнает. Она и так еле держится.

– Может, мне прислать сержанта, чтобы он сообщил твоей матери? Похороны – это святое. Тебе придется врать всю оставшуюся жизнь, подумай об этом.

– Врать я хорошо умею. – Я кивнула ему и пошла дальше. Солнце уже поднялось над церковью Святой Катерины и теперь светило мне прямо в лицо. Весной день начинается рано, но стоит спуститься сумеркам, как ночь не дает им и получаса, шлепается на землю всей своей тяжестью, как огромная глубоководная рыба на палубу. Слепая, плоская, колотящаяся о железо рыба с зеленой проволочной чешуей.

Весь март я ездила в участок, каждый вторник и четверг.

О том, чтобы пробраться в «Бриатико», у меня и мысли тогда не было. Мне казалось, что полиция разберется сама, даром, что ли, нашего комиссара прозвали комиссаром, хотя он всего-навсего старшина карабинеров. Сейчас он занимается делом хозяина отеля, которое прогремело на всю округу, мне уже человек шесть о нем рассказали, правда, все по-разному. Жестянщик, живущий по соседству, заходил к нам починить кое-какую утварь и целый час смаковал историю о том, как богача Аверичи пристрелили ночью на его собственной земле и оставили сидеть в беседке, будто спящего.