Лена Элтанг: Царь велел тебя повесить

Я спрыгнул в погреб, больно стукнувшись коленом, и пошарил рукой в перламутровом прахе, оставшемся от ковров. Ребристый чемоданчик с проектором уцелел, хотя и обуглился: проектор лежал внутри, завернутый во фланель, словно только что из магазина. Я вспомнил, как Лютас гладил его, приговаривая: срок службы источника света двадцать тысяч часов, это тринадцать лет ежедневного просмотра четырех эпизодов «Звездных войн»!

Красная флешка до сих пор у меня в кармане, ее, в отличие от табака, у меня не забрали в тюрьме. Наверняка фильм будет черно-белый, жестокий, как буддийская притча про падение с крыши глупого Наропы. Хотел бы я знать, какое название будет в титрах. Как по мне, так есть только одно подходящее: «Тавромахия». Даром, что ли, все персонажи заляпаны пунцовой παράνοια, будто плащ матадора бычьей кровью.

Глядя на синие осколки азулейжу, мерцающие в золе, я подумал о глазах Лютаса, о его зеницах, вернее о левой зенице ока, и вдруг понял одну вещь, так остро, что даже задохнулся. То, что ты считаешь свободой, вполне вероятно, существует только у тебя в голове, для всех остальных ты сидишь в тюрьме, ворочаешь камни на рудниках или тихо бесишься в изгнании. И наоборот. Некоторые вещи должны сгореть, а некоторые люди умереть, чтобы ты это понял.

– Посадим эту веточку, и взойдет много-много маленьких Мопассанов, – сказал Ги де М. своему другу, втыкая ветку в землю, когда они гуляли по аллее в парке дома умалишенных. Я сижу на стене погреба и думаю о том, что текст, задуманный как объяснение, превратился в истолкование и тащит меня за собой, разбухая, будто донная рыба. Я втыкал веточку за веточкой, перечисляя любимых врагов, дни замешательства, трапезы с предателями, да бог знает что перечисляя, неважно, но все равно, оглянувшись на неровный ряд веточек, я видел, что ни одна из них ничего не объясняет, а многие и вовсе упали, не удержавшись.

– В страховой конторе, – сказал Лилиенталь, когда я выбрался из погреба, – мне сказали, что дом сгорел в тот же день, как его выставили на торги. Так или иначе, твоим он уже не был.

Голос его звучал хрипло, будто из нутра шарманки. Он открыл дверь такси и выставил ноги наружу, но смотрел мимо меня. У меня тоже так бывает, когда я в ком-то разочарован. Просто не могу поднять глаз на человека, лицо немеет, будто от стыда.

– Что еще тебе сказали?

– Они полагают, что служанка заснула с сигаретой, огонь попал на ковер, перекинулся в открытый погреб, где стояла бочка с оливковым маслом, раствор поплыл и дом рухнул. С тех пор Байшу никто не видел, и это печальная новость.

– Ты же знаешь, что Байша бессмертна. Одинокая и бесстрашная, как белый павлин. Помнишь того павлина в госпитале?

В прошлом году мы с Лилиенталем решили выпить коньяку, забрели в госпиталь Эстефания и устроились под пробковым дубом. Разговаривать мы не могли, потому что павлины, которых держат там в проволочном загоне, кричали дурными голосами и гоняли по клетке своего собрата – совершенно белого, как будто его забыли раскрасить. Тот делал вид, что встревожен, переходил из угла в угол, но стоило посмотреть на посадку его головы, как становилось ясно, кто здесь священная птица Геры, символ бессмертия и знак королевских полномочий.

Думая об этом, я не мог отвести взгляда от птичьей клетки, качавшейся на обломке перил, будто желтая игрушка на еловой лапе. Я точно знал, что в тот день, когда Лютас погиб, служанки в доме не было. На дверях ее флигеля висел замок, а в доме было грязно, как в цыганской конюшне. Ее там не было, но она вернулась через неделю, чтобы дать свидетельские показания. Перейра прочел мне все восемь страниц этого безбожного вранья:

– Я пришла к вам не сразу, потому что мне было стыдно. Неловко признаваться в том, что я заимствую у хозяина вино. Время от времени. Так вот, в тот самый день я орудовала в погребе, выбирая себе бутылочку, когда на кухне появился хозяин. Я испугалась и захлопнула крышку изнутри, думая, что он скоро уйдет и я смогу вылезти со своим портвейном, но он застрял надолго, похоже, готовил чай для гостей. К нему пришел тот парень, которого потом убили. Я не знаю, кто это сделал, но уж точно не хозяин, потому что я услышала выстрел, приподняла крышку погреба и увидела спину сеньора, он тоже услышал выстрел, сказал грубое слово, бросил полотенце на пол и побежал в столовую. Это слово я повторять отказываюсь, так и запишите.

Меня выпустили из тюрьмы, когда пришли известия о пожаре. В понедельник я должен буду явиться в лиссабонский суд, а оттуда отправиться на рудники. Живи я во времена маркиза Помбала, меня бы казнили, землю на месте казни посыпали бы солью, а мой герб оказался бы вне закона. Перейра говорит, что показания служанки заслуживают внимания и что с моим гербом все будет в порядке, сяду только за ограбление. Удивительная женщина, сказал он, подписывая мне пропуск на волю, она явилась в полицейский участок где-то на окраине и подняла такой шум, что ее привезли сюда с большим почетом на патрульной машине.