Лена Элтанг: Царь велел тебя повесить

– Я вообще не понимаю, о чем вы. И я хочу пить!

– Попьете после очной ставки. Итак, Кайрис выстрелил, не зная, что вы положили в витрину заряженный пистолет. Пора начинать признаваться. Не забывайте, что у нас есть камеры, конфискованные в квартире подследственного.

Это он зря сказал. Услышав про камеры, стюардесса подняла голову.

– Да вы шутите, офицер, – сказала она звучным самолетным голосом. – С каких пор домашнее порно стало преступлением? Вы можете привлечь меня за попытку мошенничества, но поскольку мы не получили ни денег, ни собственности, то попытка не засчитана. Мы не угрожали жертве, просто слегка припугнули, а когда узнали его ближе, то и вовсе отступились!

Она еще долго говорила, но я уже не слушал. Ясное дело, эта женщина не станет меня выручать. Додо – лысая луковка из зеленной лавки, шелушащийся артишок, связка чеснока на суровой нитке.

Откуда ей было знать, что вишневая кровь обернется настоящей черной со сгустками кровищей, которую сразу учует полиция? Откуда ей было знать, что из уютной хрестоматийной аферы под названием «упавшая дыня» безумный Лютас захочет сделать кино? Что, сдавшись полицейским возле трупа школьного друга, я потяну за собой всю вереницу: и метиса, и Мириам в белокуром парике, и наглого мадьяра, и чистильщика, спрятанного в мадьяре, будто ореховый младенец в сицилийской мадонне? Черт, все, бумага кончается, остался один листок, да и тот весь в оливковом масле.

В Сьерра-Неваду мы с ним попали так: ему не понравился завтрак, он отодвинул тарелку, взял меня за руку и повел в город, даже переодеться не дал, я потом ноги сбила в кровь в домашней обуви. В Альмансиле мы взяли машину напрокат и поехали на восток и – наверх. На высоте в две с половиной тысячи метров нас застали сумерки, и тут же пошел град, да не горошинами, а ивернями, но в полночь небо очистилось, мы сели на сломанный ствол рожкового дерева, откупорили вино и до утра смотрели на город, лежащий внизу, как расшитая стеклярусом капа тореадора. И так с ним было всегда, с малахольным испанцем, встали – и помчались куда глаза глядят. Вот чего нам с тобой не хватает – легкости маневра! Вот предмет моей вечной зависти. Хотя теперь и завидовать некому, считай, все умерли.

Победа человека над скотом была достигнута до введения боя быков, прочитала я когда-то у Брехта, но вот поди-ка попробуй! Не знаю, какого скота имел в виду автор книги, но того быка, что я чувствую в тебе, убить невозможно, он питается отчаянием. Чем больше его лупишь, тем злее он становится. Впрочем, и матадор из тебя получился бы так себе. Ты умеешь ловко пятиться, но не выносишь вида крови, скорее всего, ты – тот парень, что бегает с бандерильями, денег меньше и славы никакой.

Мне жаль, что мы с тобой не сделали того, что должны были сделать. Смешно говорить об этом теперь, когда я лежу на гноище, лысая, как та соседская девочка, что всегда ходила в красном берете. Смешно говорить, но я за этим тебя и звала. Два года назад. Чтобы заняться с тобой любовью. А ты испугался и не приехал. Думал, что придется подавать мне стакан воды по сто раз на дню.

Знаешь, когда мы встретились на тартуском вокзале, моим первым желанием было воскликнуть: как ты вырос, Косточка! , но я осеклась. Потому что ты был не только рослым и взрослым, ты был чертовски хорош собой. Ничего общего с тем семиклассником в куртке с чужого плеча, которого я катала на лиссабонском трамвае. Через полчаса, когда мы дошли до отеля, я поняла, что дела обстоят гораздо хуже. Ты был невыносимо похож на Зеппо, и я хотела с тобой спать. Я разделась, как только мы вошли в номер, ты помнишь? Но ты решил, что я замерзла, и принялся растирать мне ноги.

Я скоро умру, буквально на днях, и не увижу, как уходит ваше поколение, распродав все и потеряв уважение к амулетам, поколение, не убивающее быков, способное только ждать чуда и втыкать бандерильи. Ни один из вас не доедет до Патагонии. Те, кто придут за вами, будут еще мягче, еще нежнее к себе, еще проще, еще безразличнее. Если, конечно, не начнется война. Мне жаль вас всех, мальчики. Но тех, кто придет за вами, мне жаль еще больше. Потому что у вас были мы. А у них – только вы.

Что волновало меня в детстве: маятники, гироскопы, волновая машина, жидкий воздух, эфирный двигатель, магдебургские полушария, сухой лед, самозажигающиеся свечи, секретные чернила, вода из огня, химические мотыльки, вечно светящаяся и вечно нагретая соль. И Галапагосы.