Канта Ибрагимов - Стигал

– Но хотеть и мочь – разные понятия, – перебивает профессор.

– Может, и разные. Но не в данном случае. Вы все… мы все знаем способности этой девочки. Но ведь вновь беда. Уже на пороге аж двадцать первого века наши правители вновь решили наказать непокорную Чечню, вновь послали туда танки и самолеты, и как мы знаем, в том году от ракеты погибли ее мать и старший брат. Судьба другого брата – неизвестна, но известно, что он тяжело ранен.

– Господа, простите, – вскочил профессор. – Я, конечно, сочувствую. Но у нас ведь не богадельня, а консерватория. И есть строгие правила приема всех абитуриентов.

– Вот об этом я и хочу сказать, – в свою очередь перебила руководительница Шовды.

Она быстро подошла к столу ректора, взяла какие-то документы, вернулась на прежнее место рядом с Шовдой.

– Вот наши Правила приема. И тут есть отдельная глава: «Преимущественное право зачисления предоставляется:

а) детям-сиротам и детям, оставшимся без попечения родителей;

б) гражданам в возрасте до 20-ти лет, имеющим только одного родителя-инвалида I группы.

– А разве этот мужчина инвалид? – возмутился тот же профессор.

– Инвалид не тот, кто без руки, а у кого жизнь и душа загублены, – нервничает руководительница. – И, наконец, пункт «м» – «военнослужащим, выполняющим задачи в условиях вооруженного конфликта в Чеченской Республике и на прилегающих территориях».

– А разве она военнослужащая? – спросил профессор.

– Уважаемый коллега! – еще более повысила голос руководительница Шовды. – Всегда есть и должны быть неписанные правила… А она, – снова по-доброму, по-матерински она положила руку на плечо Шовды, – не военнослужащая. Ее участь гораздо печальнее, она – жертва войны, – тут ее голос дрогнул, она сделала паузу.

– У вас есть предложение? – спросил ректор.

– Да… Арию Любаши мы как эталон изучаем, и она в программе есть. Но не только на вступительном экзамене, но даже на выпуске из консерватории ее мало кто достойно исполнит. И редкая солистка Большого ее исполняет.

– Пусть попробует другую вещь, – предложил кто-то.

– Да, – поддержали другие.

– Спасибо, друзья, – улыбнулась руководительница. – Если честно, то я не прошу снисхождения к ней. У Шовды, и вы это знаете, прекрасные данные. Ей надо прийти в себя после стольких потрясений.

– Вот и правильно, – вновь подал голос лысый профессор, – пусть поступает снова через год.

– Через год меня, может, не будет, – теперь вновь стал жестким голос преподавательницы. – Кстати, и вас тоже.

– Чего?

– Того! – она небрежно махнула рукой. – А за ней будущее – и Чечни, и России! И для этого будущего мы должны сохранить новый, светлый, музыкальный путь.

Кто-то захлопал. Почти все поддержали. А воодушевленная руководительницы продолжила:

– Коллеги, друзья! Сегодня неординарный случай. Так получилось, что сейчас идет экзамен не только для этой девочки, но и для всех нас. Я бы сказала экзамен на зрелость и наше свободомыслие… неужели мы, люди искусства, не понимаем, что творится у нас в стране, и одобряем эту войну?! Неужели мы можем делить людей по национальному признаку?

– Только по исполнительскому мастерству, – выдал лысый профессор.

– Вот именно. И поэтому я вам кое-что сообщу, как руководитель. Мы все помним и любим Елизавету Абрамовну – царство ей небесное. Так вот Шовда у нее не только училась, но и жила. И она мне рекомендовала взять ее под опеку. И я тоже очень привязалась к ней и полюбила эту девочку. И скажу, что она сегодня по понятным трагическим причинам сорвалась, но мы должны помочь. А она не просто подающий надежды исполнитель, но и подающий надежды композитор, и этот дар – дар сочинения музыки – у нее, несомненно, есть… Она написала несколько композиций, одну из них под названием «Небо – Стигал» я прошу ее сейчас исполнить, а вас – оценить.

От услышанного я весь сжался, в зале возникло какое-то напряжение, а руководительница теперь продолжила как конферансье:

– Уважаемы коллеги! Прежде чем мы услышим и оценим эту композицию, я хотела бы сказать несколько слов об истории этого сочинения… Чеченцы еще сохраняют свою самобытность и патриархальность. Даже в именах. Так, Шовда на чеченском – родник, родничок. А отчество у нее Стигалаевна, – она посмотрела на меня. – У ее отца совсем редкое и красивое имя – Стигал, что означает – небо!

Все посмотрели на меня. Это мимолетное внимание я еще как-то выдержал. Но когда она стала говорить об авторе текста Руслане, о его судьбе, о судьбе его матери Ольги Сергеевны и его бабушки, о моей роли в их жизни и о том, что посвящено стихотворение мне, я от нахлынувших воспоминаний совсем сник, опустил голову, не хотел все это слышать. До того, по сравнению со смыслом самой жизни и смерти, мне показались мелкими все эти пересуды и переживания, что просто хотелось взять за руку Шовду, всех поблагодарить, а заодно и послать подальше с этой их музыкой и искусством, и уйти. Однако я еще был способен здраво рассуждать. Пока я мучительно пытался на что-то решиться, ласково полилась музыка, потом родной голосок Шовды и песня «Стигал» – не обо мне, а о бесконечном, голубом, светлом и безграничном небе. О свободе. О любви к жизни, к людям, о покаянии… Я ведь не первый раз эту вещь слушал. Однако здесь мотивация другая, обстановка другая, слушатель другой и исполнение другое. Теперь я мог поднять голову… И вдруг все замерло. Тишина.