Канта Ибрагимов - Стигал

– Ты не знал? О, что же я наделал?!

– Воды, – еле прошептал я.

Не знаю откуда, но он довольно быстро принес мне бутылочку воды. Потом повел меня в какое-то кафе и все время пытался меня успокоить, я почти не слышу его, и вдруг, словно резануло, он сказал:

– На нас все смотрят… Ты ведь знаешь, в первую войну моего сына из дома федералы увели. До сих пор ни духу, ни слуху. Мы ведь чеченцы, терпи.

Я отчего-то сразу же вспомнил Зебу. Кажется, сумел взять себя в руки, а потом спросил:

– Ты как это узнал?

– По линии спецслужб прошла информация.

– Давно?

– Два с лишним месяца назад… Ты на Кубе был.

– А где, как?

– Точно не знаю. Но где-то в ваших краях. В бассейне речки Хулы… Там много непонятного. Хотя и все это вообще не понять.

А во мне еще надежда теплится, и я спрашиваю:

– А это точно он или?..

– Не знаю, – пытается он меня успокоить. – Разве в этом кошмаре кто-то разберется.

Никто, кроме меня, не разберется и не будет разбираться, подумал я и тут же спросил:

– Ты когда домой? – я знал, что он, как работник спецслужб, пользуется услугами спецрейсов.

– Сегодня. Вечером. И новый Глава этим рейсом полетит.

– А я могу с вами? Надо. Невмоготу.

– Тогда пора в аэропорт. Документы с собой?

Теперь проблема была с Шовдой. С одной стороны, по телефону легче соврать, мол, срочно по работе вызывают. А с другой – не повидавшись с ней… что она подумает? Но она, кажется, все поняла. По моему голосу поняла:

– Ты надолго?

– Пару дней… До экзамена вернусь.

– Хоть ты побереги себя…

Борт почти полный. Все угрюмы, задумчивы и молчаливы: знаем, куда летим. Война!.. А я устал, устал от всех скрывать слезы и, на мое счастье, прямо на взлете заснул.

Эти июньские дни очень длинные. Было еще светло, когда мы приземлились на военном аэродроме Моздока, и оттуда под спецохраной мы быстро доехали до Грозного. У меня был свой план и расчет. На рассвете я на «уазике», предоставленном мне начальником охраны, выехал в родное село.

– Может, все-таки возьмешь моих ребят, – провожая меня, в очередной раз спрашивал коллега.

– Нет… Одному спокойнее. Да и дело сугубо личное. Рисковать чьей-то жизнью…

– Ну смотри, как знаешь… Одно скажу, федералы на блокпостах не тронут – номера особые, чекистские… Да и так называемые боевики не тронут – все под одной крышей… Разве что на простых бандюг наткнешься. Но их, сам знаешь, почти всех ликвидировали…

– Как и сына моего…

После паузы он сменил тему:

– Оружие берешь?

– Нет.

– Правильно. Бесполезно… Как ты просил – фонарик и провиант в машине. Я выписал положенный путевой лист, и… Бог в помощь.

Я хотел доехать до родного села, а там, наверное, кто-нибудь да знает судьбу моего сына. Однако прямо за Ведено, где начинается высокогорная Чечня, мощный блокпост – далее проезд просто запрещен. И как мне сообщили – выше никто не живет. Все села разбиты. Жителей нет. Только в более-менее большом после Ведено селе Харачой осталось с десяток людей, и то очень пожилые, и туда проезд запрещен. В принципе эта поездка на родину ничего мне не дала, лишь узнал, что мой кабинет еще свободен – специалиста по бурению здесь нет, так что заменить меня некем, как говорится, дураков нет. Но и у меня иных вариантов работы нет. Просто я попросил недельку – поехать в Москву, а мне даже командировку сообразили. Как и обещал дочери, через пару дней увидел ее. И первое, что она сказала:

– Дада, ты совсем почернел.

– Это загар кубинский.

– Тот загар был розовый, и он быстро сошел. А это гарь чеченской войны и наших потерь на твоем несчастном лице.

Чуть позже она спросила:

– Ты ведь с дороги голодный. Почему не ешь?

– Я поел, больше не хочу.

У меня просто не было аппетита в этом тяжелом положении. Я боялся при ней расплакаться, хотя очень хотел, еле себя сдерживал. А у нее ведь ответственный экзамен, ей плакать нельзя, и она мне так и сказала, просто поддела:

– Москва слезам не верит.

– Да-да, – напрягся я. – Ты должна. Ты обязана ради матери поступить… И младший об этом просил, мечтал.

Вот тут у меня предательски голос сорвался, и я уже не мог слезы сдержать. То же самое с ней. Рыдая, она бросилась в свою комнату, а я в ванную, чтобы поток воды заглушил мои рыдания. Через несколько часов, уже ночь наступила, я осторожно постучал в ее дверь:

– Шовда, давай покушаем, – даже ответа не последовало. Тогда я добавил:

– У тебя ведь экзамен, – только теперь услышал шорох за дверью.