Канта Ибрагимов - Стигал

Она вышла не сразу. Строгая, спокойная, только глаза воспалены на фоне синюще-фиолетовых кругов. Мне ее так жалко, и я не знаю, что делать. А она как-то непреклонно подошла к роялю, села за инструмент и осипшим голосом:

– Вокал провалю… Тогда придется и мне жить в Грозном в твоем рабочем кабинете

Я что-то стал лепетать, мол, еще два дня, время еще есть и голос вернется. А она очень строго:

– Дада, до сих пор стеснялась сказать… В общем, Руслан мне присылал стихи. И одно было посвящено тебе. Так и называется – «Стигал – Небо». Я на эти слова, – тут она чуть не сорвалась, тяжело глотнула и продолжила, – на эти стихи постаралась наложить мелодию. Послушай, пожалуйста. Оцени…

… – Вы родитель экзаменующейся? – обратилась ко мне очень пожилая женщина в приемной ректора консерватории. – Я в курсе, что вы допущены к прослушиванию на экзамене… Проходите, – она показала мне кресло в самом дальнем углу. По правде, я думал, что раз экзамен сдается в кабинете ректора, и он, как я понял – благосклонен, то все будет несколько формально, условно… Отнюдь – атмосфера почему-то ощутимо накалена, все очень напряженно, официально и строго по протоколу. Создана комиссия из семи человек – все люди пожилые, интеллигентные, и, судя по всему, их отношение будет сугубо объективное и принципиальное.

– Поблажек не будет и не должно быть, – реплика одного совсем лысого преподавателя, как позже выяснилось, ведущего профессора. Я понял, что здесь, как и в любом, тем более творческом коллективе, свои интриги, противоречия, и оппозиция здесь не столько к экзаменуемой, а к самому ректору, который вот так хочет помочь. Я сам стал еще более волноваться. А моя Шовда оделась во все черное – траур, и на этом фоне ее лицо не то что бледное, бесцветное, но даже болезненное. И мне больно видеть ее, представить ее состояние. Последним появился сам ректор. Я встал, Шовда тоже у инструмента стоит, и тут я крайне удивился – остальные даже не шелохнулись. Но это так, к слову, – таковы, может, и правильные, нравы и порядок. В общем, своя культура и демократия.

Экзамен начался в строго обозначенное время и по протоколу. Сначала секретарь экзаменационной комиссии зачитала приказ ректора о повторной сдаче экзамена. И тут вскочил этот лысый профессор и визгливо закричал:

– Я не пойму! Что это за самовольство ректора! У нас есть строгие правила пересдачи. На каком основании, на основании какого объективного документа издан этот приказ?

– Основание – заявление родителя, – сказала секретарь.

– Так любой родитель двоечника может десять раз заявление написать. А мое государство – Россия, кстати, против которой воюет эта Чечня, и я лично должны тратить время, деньги и средства на обучение тех, кто не хочет в России быть! – он говорит, точнее почти кричит, очень эмоционально, энергично жестикулируя. – Тем более что нет никакой справки. Так мы можем всю Чечню сюда привезти.

– Вы закончили? – перебил ректор. – Мы принимаем только тех, кто достоин. Для этого и экзамен. А кто с кем воюет и зачем воюет, не наше дело. Но это, однозначно, плохое дело. А мы хотим и должны сделать доброе.

Отповедь оппонента не убедила, он еще пытался выступать, и тогда ректор жестко постановил:

– Эдуард Константинович! Сейчас будет экзамен и ваша оценка будет учтена. Начинайте!

Я весь дрожал от напряжения и волнения и боялся смотреть на Шовду. А она несколько срывающимся голосом объявила:

– Клод Дебюсси, «Мама».

Что-то во мне резко дернулось. Не я должен был быть здесь, а ее мать… Мне стало очень плохо, снова гортань перехватывает. Почему я не взял с собой воду? – обожгла мысль, ведь я сам могу испортить ей экзамен.

Выйти невозможно – я сижу в углу, и, чтобы пройти, надо поднять почти всех членов комиссии и этого лысого профессора. Я напрягаюсь, чтобы перебороть удушье, боль и страх… Лишь чуть позже заметил, что об этом уже не думаю, меня как-то незаметно обволокла музыка, прелесть мелодии, я упивался ею, а представлял, что рядом моя жена, мама Шовды. И как она счастлива, довольна! Я был потрясен и чуть не сорвался на аплодисменты, но в зале гробовая тишина, а Шовда вновь встает от инструмента и объявляет:

– Клод Дебюсси, «Музыка слез».

В отличие от первой, эту прекрасную композицию я слышал в исполнении Шовды очень много раз, и мне показалось, что сейчас она исполняет просто мастерски. Но в зале опять ноль эмоций. Только ректор выдал:

– Что-то все очень грустное.