Милена Бускетс - И это тоже пройдет

В молодости я часто сюда приходила. Помню, как один друг, итальянец, готовил мне здесь на примусе «спагетти с помидорами на свежем воздухе». Я забыла, как его звали, как забыла имена всех, с кем вместе проводила лето в ту счастливую пору, когда мы – юные, беззаботные, восторженные, высокомерные и простодушные – царили над городком и остальным миром. Через площадку кемпинга шел, направляясь к душевым, пожилой мужчина с ведром в руке. Заметил меня и приветливо кивнул. Представляю, что у меня за видок! Если бы в кемпинге был открыт бар, я зашла бы выпить кофе и умыться. Но еще слишком рано, серая постройка на замке, в окнах темно. Я продолжила подъем и вскоре различила вдали белеющие стены маленькой часовни и черные силуэты двух величественных кипарисов, надежными стражами стоящих по бокам. Они охраняют вход на кладбище. Ну, вот я и на месте. Здесь кончается моя дорога из желтого кирпича. Несмотря на усталость, сердце у меня колотилось, руки похолодели, меня охватила дрожь. В последний раз я была здесь с другими людьми, с живыми, которых было больше, чем мертвых. Среди них были мои друзья. Именно тогда у меня зародилась мысль прийти сюда одной. Я представляла себе, как поднимаюсь по склону – спокойная, сосредоточенная, исцелившаяся – и несу в руке букетик собранных по дороге полевых цветов…

Я подошла к воротам из потемневшего от времени дерева и осторожно провела пальцем по тяжелой железной ручке. Как страшно… И силы на исходе. Наверное, лучше вернуться домой – выспаться, отдохнуть и прийти сюда в полдень с кем-нибудь еще. Или вообще не приходить. Почему бы и нет? Я могу больше не приходить сюда никогда.

Я толкнула створку ворот. Заперто. Странно… Разве ворота кладбища запирают на ночь? Судя по тысяче ужастиков, которые я смотрела, по ночам на кладбище происходит все самое интересное. Наверное, я слишком слабо толкнула. Я всем телом навалилась на створку, вцепившись в тяжелую ручку. У меня перехватило дыхание, из глаз покатились слезы. Я справлюсь, я справлюсь, твердила я про себя, я открою эти ворота. Или позвоню алькальду, и он придет с ключами. Или заберусь по стене, как Человек-паук. Я напишу в газеты. Обращусь в Международную амнистию. Не может такого быть, чтобы я не попала на кладбище. Я сделала несколько глубоких вдохов. Не надо нервничать. Должен же быть какой-то способ. Я тихонько постучала в ворота и позвала: «Мама!» Приложила к створке ухо и прислушалась. Вроде бы за забором раздался шорох – как будто кошка ступает на мягких лапках. Но минуты текли, а ворота все так же оставались закрытыми. Я еще раз дернула тяжелую металлическую ручку и изо всех сил заколотила в ворота. Я била в них с таким отчаянием, словно это меня заперли, и остановилась, только когда боль в кулаках стала нестерпимой. Полностью обессилев, я села на скамью у входа в часовню. Оказывается, уже рассвело, а я и не заметила. В розовом утреннем свете серебрились листья олив, на белые стены лег красноватый отсвет, стала видна протоптанная сотней ног чуть влажная от росы тропинка… Я встала на скамейку и заглянула за стену. За оливковой рощей виднелся Порт-Лигат и пирс, где стояла наша яхта. И вдруг я увидела ее. Она чуть косолапя шла по пирсу в своей выцветшей рубашке в голубую клетку, наброшенной поверх купальника. Я видела ее стройные загорелые ноги, как всегда, в синяках, детские шлепанцы, съехавшие на нос очки и растрепанные волосы под заскорузлой от соленой воды кепкой. За ней бежали три собаки – Патум, Нана и Луна, только что выбравшиеся из воды. Вся компания направлялась к яхте. Море было как зеркало, обещая прекрасный день. Прежде чем взойти на борт, она обернулась.

– И это тоже пройдет, – с улыбкой сказала она.

И подмигнула мне.

Впоследнюю ночь ты осталась одна. Я весь день провела в больнице – сидела рядом с тобой, держала тебя за руку… Только после того как врач уверил меня, что твое состояние стабилизировалось – хотя по твоему виду это казалось невозможным, – я решила пойти домой немного поспать. Лучше бы я умерла вместе с тобой, в той же палате, в ту же минуту, а не наутро после тебя. Лучше бы я сидела рядом и все так же держала тебя за руку, пока не настал бы наш конец. Сейчас я среди живых – более или менее счастливая, более или менее одинокая, – но мыслями я постоянно с тобой. Иногда я сама себе рассказываю сказку, которую слышала от тебя. Это было после смерти отца; ты садилась ко мне на постель и начинала… Давным-давно в одной далекой стране – может быть, в Китае – жил-был император. Это был очень могущественный император, но еще и очень мудрый и добрый. Однажды он созвал своих философов, математиков, ученых и поэтов и сказал им: «Я хочу, чтобы вы придумали короткое изречение, которое годится на все случаи жизни». Мудрецы удалились и долгие месяцы провели в размышлениях. Наконец они явились к императору и объявили: «Мы придумали такое изречение». И произнесли: «И это тоже пройдет». Ты немного помолчала и добавила: «Боль и грусть проходят так же, как проходят радость и счастье». Теперь я знаю, что это не так. Мне до самой смерти придется жить без тебя. Ты внушала мне, что единственно возможная любовь – это любовь с первого взгляда (ты оказалась права). Ты научила меня любить живопись, книги, музеи и балет, быть щедрой к другим и строгой к себе. Благодаря тебе я не ведаю, что такое чувство вины. Именно тебе я обязана свободой и ответственностью, без которой не бывает подлинной свободы. В нашем доме никто никого не осыпал упреками, каждый поступал так, как считал нужным. А если ошибался, то понимал, что жаловаться и винить себя бесполезно. Нужно смириться с последствиями, и точка.