Милена Бускетс - И это тоже пройдет

Он медленно и немного неуклюже раздел меня. Белки глаз у него покраснели, а губы были сухими и шершавыми, как бумага, – наверное, пока ждал меня, обкурился. Я настроилась позволить ему делать со мной все, чего он хотел, и ждала мига, когда у меня потемнеет в глазах, голова закружится, а жар, поднимающийся в животе, разольется по всему телу. Но он кончил примерно через полторы минуты, так и не сумев перенести меня с собой на другой берег. А следующие десять минут потратил не на то, чтобы хоть отчасти исправить положение, а на извинения.

– Прости! Устал сегодня как собака… Денек выдался ужасный. Мегапаршивый…

– Ничего, – солгала я. Пока остывало мое сердитое тело и сохли губы, по комнате невидимым облаком витало неутоленное желание. Санти встал с постели, и я увидела в зеркале стенного шкафа его отражение. Надо же, а я и не замечала, что у него непропорционально маленькая голова. И что он лысеет.

– Тебе не кажется, что ты слишком часто и не всегда по делу используешь приставку «мега»? – язвительно спросила я.

– Раньше тебе это нравилось.

– Моя мать в гробу перевернулась бы, если б тебя услышала.

Он нежно улыбнулся мне, обнажив пожелтевшие от никотина зубы. Я пристально разглядывала его, и у меня на глазах с него словно сползала маска (загорелая кожа, четырехдневная щетина, крепкие сильные руки, браслет – сувенир с какого-то музыкального фестиваля), открывая совершенно нового человека. Не сказать, чтобы некрасивого – он довольно симпатичный. Дело в другом: это не тот человек, в которого я когда-то влюбилась. Пропала цельность облика, остался набор случайных черт. Обыкновенный мужчина. Уязвимый со всех сторон. Раньше его защищала моя любовь. Но теперь она ушла. И я прозрела.

– Прости, ради бога, но мне надо срочно бежать, – сказал он жалким тоном, не замечая, что у него над головой сгустилась черная туча, готовая пролиться ледяным дождем.

– Знаешь, что будет дальше? – спросила я.

– Что?

– Жена опять тебя бросит. Найдет себе другого.

– Для нее это не так уж просто. Она не ты.

Я вспомнила надменную женщину в бирюзовой тунике, с которой столкнулась в мясной лавке.

– А я к тому времени тебя разлюблю. – Поразительно, как легко из нас вылетают больно жалящие слова.

Он задумался. По-моему, мысль о том, что жена снова может предпочесть ему другого (как будто ее предыдущий уход был чистой случайностью, чем-то вроде редчайшего стихийного бедствия), задела его гораздо больше предположения, что когда-нибудь с ним порву я. Он молча оделся и лишь потом буркнул:

– Я давно не сплю с женой.

Он положил к моим ногам этот зловонный дар, словно собака, в зубах притащившая хозяину из леса полусгнивший труп грызуна.

– Это твое дело. Меня это не касается, – сказала я. Меня охватило отвращение. До сегодняшнего дня мы никогда не обсуждали эту тему. – Нам надо перестать встречаться, – добавила я.

– Черт возьми! – воскликнул он и обхватил руками голову, как бездарный актер, изображающий душевное потрясение. – Я понимаю, что не могу дать тебе многого, но я не хочу тебя терять.

И еле слышно, словно стыдясь собственных (лживых?) слов, он произнес:

– Я очень тебя люблю.

В том-то и беда, мелькнуло у меня. Вместо того чтобы любить, ты меня «очень любил», – я сама удивилась, что уже думаю о Санти в прошедшем времени. Вслух я ничего говорить не стала. Зачем? Время позднее. И нет на свете спора глупей и бесполезней, чем спор о том, кто кого любил больше и насколько.

У Санти зазвонил мобильник. Жена. Вернулась из соседнего городка с концерта и недоумевает, куда он девался. Он покосился на дорогущие часы – подарок тестя. Санти никогда их не снимает, как и обручальное кольцо.

– Мне пора.

– Мне тоже.

– Мы ведь скоро увидимся? – Он прижался губами к моим губам, даже не дрогнувшим в ответ на его поцелуй.

Глядя ему в спину, я заметила, что у него кривые ноги.

Я села на скамейку на площади и достала сигарету. Музыканты продолжали играть. Семьи с детьми разошлись, их сменила шумная ночная публика, которую не надо было уговаривать потанцевать. Раньше – до того, как ты заболела, а потом умерла, – я никогда не садилась на уличные скамейки. Из дому я выходила, только если собиралась в какое-то конкретное место или хотела прогуляться. Но сейчас я с удовольствием провожу время на скамейках, посреди бурлящей толпы. Я полюбила эти общественные спасательные шлюпки. Люди делятся на тех, кто садится на уличные скамейки, и тех, кто этого не делает. Судя по всему, я добровольно присоединилась к первой категории, в которую входят старики, эмигранты и бездельники всех мастей, то есть все те, кому некуда пойти. Вдруг я заметила в толпе высокого нескладного мужчину, смутно кого-то мне напомнившего. Он отчаянно махал длиннющими тощими руками – то ли танцевал, то ли пытался привлечь мое внимание.