Федерико Гарсиа Лорка: Когда пройдет пять лет

Юноша.

Старик.

Стенографистка.

Друг.

Мальчик.

Кошка.

Слуга.

Второй друг.

Невеста.

Игрок в регби.

Служанка.

Отец.

Манекен.

Арлекин.

Девушка.

Паяц.

Маска.

Служанка.

Первый игрок.

Второй игрок.

Третий игрок.

Эхо.

Библиотека. Сидят Юноша в голубой пижаме и Старик. У него белая борода, огромные золотые очки, серый костюм.

Юноша. Ничего удивительного.

Старик. Простите, но…

Юноша. Со мной всегда так было.

Старик (как будто выпытывает, но любезно). Правда?

Юноша. Да.

Старик. Итак…

Юноша. Помню…

Старик (смеется). Всегда «помню».

Юноша. Я…

Старик (подбадривая). Говорите.

Юноша. Прятал сласти, чтобы съесть их потом.

Старик. Потом… Правда? Так вкуснее. Я тоже.

Юноша. Я помню, однажды…

Старик (нетерпеливо перебивая его). Как я люблю это слово – помню. Оно зеленое, сочное и разливается холодными ручейками.

Юноша (весело и как бы убеждая себя). Да, да. Вы правы. Нужно бороться со всем, что несет в себе разрушение, с этими жуткими облупленными стенами. Я часто встаю ночью, чтобы вырывать бурьян. Я не хочу ни бурьяна в саду, ни ветхой мебели в доме.

Старик. Ни ветхой мебели, потому что надо помнить, но…

Юноша. Но помнить живое, с горячей кровью, не тронутое тленом.

Старик. Да, так. То есть (понижая голос) надо помнить, но помнить надо заранее.

Юноша. Заранее.

Старик (таинственно). Надо помнить завтрашнее.

Юноша (ошеломленный). Завтрашнее.

Часы бьют шесть. В полной тишине по сцене, плача, проходит Стенографистка.

Старик. Шесть часов.

Юноша. Да, уже шесть, а так жарко. (Встает.) Прекрасное небо перед грозой. Все в сизых тучах…

Старик. Итак, вы… Я был другом их семьи, особенно отца. Он астроном. Как хорошо – астроном, правда? А она?

Юноша. Я мало ее знаю. Но это неважно. Думаю, она меня любит.

Старик. Наверное.

Юноша. Они уехали в долгое путешествие. Я почти обрадовался.

Старик. Вернулся ее отец?

Юноша. Что вы! Сейчас это невозможно! Я не могу объяснить почему. Пока не пройдет пять лет…

Старик (радостно). Прекрасно!

Юноша (серьезно). Почему вы говорите – прекрасно?

Старик. Потому что… Вам нравится здесь? (Показывает на комнату.)

Юноша. Нет.

Старик. Вас не угнетают отъезды, происшествия, то, что вот-вот должно случиться?…

Юноша. Да, да. Не надо об этом.

Старик. Что там на улице?

Юноша. Шум, всегда шум, пыль, жара, зловоние. Я боюсь, что все это проникнет сюда.

Слышится долгий стон. Пауза.

Хуан, закрой окно.

Слуга неслышно идет на цыпочках к окну и закрывает его.

Старик. Она… молода?

Юноша. Очень. Ей пятнадцать.

Старик. Пятнадцать прожитых лет – вот и вся она. А почему не сказать – пятнадцать снегов, пятнадцать ветров, пятнадцать закатов? И вы не решаетесь бежать, лететь, все небо заполнить своей любовью?

Юноша (закрывает лицо руками). Я слишком ее люблю!

Старик (встает, с воодушевлением). Или иначе – пятнадцать роз, пятнадцать крыльев, пятнадцать песчинок. И вы боитесь собрать всю свою любовь в сердце, боитесь сделать ее маленькой, уязвимой?

Юноша. Вы хотите отъединить меня. Но я знаю ваш способ. Стоит только начать разглядывать на ладони живую букашку или смотреть на вечернее море, вглядываясь в каждую волну, как все исчезает – и образ, который в сердце, и рана. Но я люблю и хочу любить, любить так же, как она, и поэтому я могу пять лет ждать той ночи, когда все огни погаснут, а ее косы обовьют мои руки.

Старик. Позволю себе напомнить, что у вашей невесты… нет кос.

Юноша (раздраженно). Я знаю. Она обрезала их, без разрешения, конечно, и это (С тоской.) меняет ее облик. (Резко.) Я знаю, что у нее нет кос. (Почти в бешенстве.) Зачем вы мне об этом напоминаете? (Печально.) Но они вырастут за эти пять лет.

Старик (с воодушевлением). И станут еще красивее. Эти косы будут…

Юноша (радостно). Нет, они есть!

Старик. Эти косы так душисты, что можно жить только их ароматом – без воды, без хлеба.

Юноша. Я столько думаю!..

Старик. Вам столько снится.

Юноша. Что?

Старик. Вы столько думаете, что…

Юноша. С меня словно содрали кожу. Все ранит. Сплошной ожог.

Старик (протягивает ему стакан). Выпейте.