Милена Бускетс - И это тоже пройдет

Я засмеялась, хотя уже давно перестала считать достоинством способность приводить мужчин в бешенство. Уважающая себя женщина так свою страсть не проявляет.

– Помнишь, как-то мы с тобой ехали на мотоцикле и ты так из-за чего-то разозлился, что ссадил меня посреди дороги и уехал?

– А ты бросила в меня шлемом и попала прямо в голову. Как я еще жив остался!

– Давай поженимся? – Я произнесла эти слова легким и беззаботным тоном, каким обычно говорю о важных вещах. Серьезно я могу (часами!) болтать о пустяках, а проблемы, связанные с любовью, смертью или деньгами, обычно разрешаю движением бровей или нервным смешком. Возможно, я просто стыжусь слишком явно показывать свою заинтересованность, плюс, конечно, сказываются равнодушие и бесхребетность как черты характера. Оскару это хорошо известно. К тому же он слишком умен, чтобы всерьез реагировать на предложение, которое мы, руководствуясь разными соображениями – любовью, ревностью, страхом одиночества, – много раз безуспешно делали друг другу. И потому в ответ он только засмеялся:

– Ты с ума сошла. Где же, по-твоему, мы жить будем? В твоем доме места для меня нет.

Я представила себе отделанную деревом светлую мансарду, в которой живу с детьми и которая похожа на висящее между деревьев уютное гнездышко. В нем пахнет смородиной, розами и сдобным печеньем. Зачем мне менять эти родные ароматы на мужские запахи мадеры, перца и мускуса?

– Из мансарды я не перееду. Мне там нравится.

Мы помолчали.

– Вот видишь? – первым заговорил Оскар. – Ты ничем не желаешь поступиться.

– Неправда! – попыталась защититься я.

– Ты не в состоянии отказаться от своей беспорядочной жизни, от инфантильного стремления быть не такой, как все, и со всеми спорить.

– Неправда! Это ты не умеешь уступать! Думаешь, я не видела, какое у тебя было лицо, когда дети вчера взяли по третьему блинчику с шоколадом?

– Да ты просто ненормальная! Блинчики с шоколадом – это не ужин. К тому же я не понимаю, зачем каждый вечер ходить в ресторан. Зачем сорить деньгами?

Я вспомнила наши бесконечные споры по поводу еще одной пары кроссовок для Нико; его вечные упреки в мотовстве (хотя я тратила свои собственные деньги); его требования к детям доедать все до крошки, запрет смотреть телевизор больше часа в день и спать в родительской постели; ворчание, что у мальчиков и так полно игрушек и незачем покупать новые; недовольство домработницей (воровать не ворует, но слишком ленива!) и манера постоянно задерживать ей плату, хотя бы на несколько дней, словно желая подчеркнуть, что она нас не очень устраивает; замечания, что ресторан действительно неплохой, но с тем же успехом можно было поужинать и дома. Еще я вспомнила день, когда в Барселоне выпал снег и нам пришлось идти за детьми в школу на другой конец города пешком (метро не работало, поймать такси было нереально). Я воспринимала случившееся как чудесное приключение и, шлепая по ледяной каше в насквозь промокших ботинках, воображала себя сказочной героиней, бредущей наперекор стихиям спасать своих малюток. Кругом царил радостный хаос: сквозь белую вату мерцали рождественской иллюминацией огни автомобилей, и пушистые хлопья кружились над нами, оседая на ресницах и губах… Оскар шагал рядом и всю дорогу беспрестанно бурчал. Разумные, практичные и неоспоримые правила, по которым он живет, для меня как тюремные решетки. А для него мой бунт против правил – свидетельство легкомыслия, самоуверенности и лени.

– Ладно, тогда давай хотя бы останемся любовниками.

– Нет. Или все, или ничего.

– Может, обсудим?

– Мы уже тысячу раз все обсудили, Бланкита. Ты не хочешь серьезных отношений, – тихо и устало сказал Оскар. – По крайней мере, со мной, – добавил он лишенным всякого выражения голосом, каким произносят слова, способные сразить наповал. – И вообще мне пора: дела в Барселоне.

Я знала, что он мне солгал: какие дела в пятницу вечером в разгар лета? Просто в последнее время он все выходные проводит со своей новой подружкой.

– Поедешь к этой шлюхе?

Я не собиралась огорчаться. Огорчение – слишком тонкое, многогранное и глубокое чувство, требующее полного погружения. Лучше разозлиться.

– Она не шлюха. Она очень милая, – сердито ответил он и спрыгнул с постели.

– Милая, скажите пожалуйста! Большое достоинство!

Я выбежала из спальни, громко хлопнув дверью. В спину мне неслись призывы вернуться.

До обеда Оскар пребывал в приподнятом настроении и не выпускал из рук телефона, без конца отправляя и получая сообщения. Сразу после обеда он уехал.