Питер Акройд - Повесть о Платоне

Платон.Признаю: я боюсь всего этого. Боюсь их тесной, кипучей жизни. Их слепой потребности в росте и расширении. Тише. Слышишь голоса?

Душа.Я ничего не слышу.

Платон.Я чувствую, что они близко.

Душа.Возможно, ты их и слышал. Но уверен ли ты, что они не внутри тебя?

Вновь кощунство. Наши души не разговаривают с нами.

Как вы можете быть в этом уверены?

Наши души не являются нам.

Вы ошибаетесь. После путешествия я уснул, и когда я пробудился, она сидела подле меня. Она, помню, пела сама для себя, а потом я открыл глаза.

Платон.Долго ли я отсутствовал?

Душа.Трудно сказать.

Платон.Где ты меня нашла?

Душа.Здесь. Среди твоих бумаг.

Платон.Это было тяжкое путешествие. Я словно бы вошел в пещеру и перемещался под нашей землей. Могло ли существовать такое место?

Душа.Раз ты его видел — оно существует.

Платон.Значит, это было не видение? Не греза?

Душа.А ты сам как думаешь?

Платон.Я верю, что это было настоящее.

Душа.А я, в свой черед, верю тебе. Других, конечно, тебе будет не так легко убедить.

Платон.Других?

Душа.Но по крайней мере, ты сделал первый шаг. Увидел то, что прежде было невообразимо.

Платон.Как это говорится? У меня открылись глаза. Теперь я примусь потихоньку будить остальных.

Так вы отказываетесь поверить, что я спускался в темную пещеру, где жили обитатели древнего Лондона? Горожане, послушайте меня. Прошу вас послушайте. Может быть, я ошибся. Я чувствовал и верил, что спускаюсь под землю, но, возможно, то была просто ущербность моего воображения. Возможно, они повсюду вокруг нас — просто мы с ними не видим друг друга. Вот вы опять смеетесь. Этим вы доказываете мою правоту. Может быть, мы не хотим их видеть. Или они не хотят видеть нас. Не знаю. Каким-то образом мы оказались разделены. Но я убежден: их мир переплетен с нашим.

Твои собственные слова обличают тебя. Признаваясь в сомнениях по поводу своего путешествия, ты ожидаешь при этом, что мы поверим твоим россказням?

Я всегда только и делал, что рассказывал россказни. О том, как наши души впервые вышли на свет в эпоху Орфея, когда божественное человеческое очнулось от сна и объяло нас. О том, как в недобрую эпоху Апостолов мы научились молиться и страдать. Об эпохе Крота я сейчас говорить не буду, а что касается сменившей ее эпохи Чаромудрия, я рассказывал, как с ее приходом мощь человеческая вновь пробудилась и процвела. Мы вглядываемся в эти былые эпохи с великим вниманием. Мы учредили Академию, чья единственная задача — изучать старинные верования. Но в состоянии ли мы исследовать тех, кто жил прежде нас, и судить о них? Может быть, это они нас исследуют?

Ты поистине неподражаем, Платон. Ты меняешь аргументацию на каждом шагу.

Я просто рассуждаю. Я ничего не утверждаю. Я всегда полагал, что рассуждение не приносит вреда.

Наше мнение на этот счет может отличаться от твоего.

Значит, все-таки меня судят за то, что я думаю иначе, чем вы? Тогда, право же, наша эпоха не лучше, чем любая из прежних.

Вот опять ты погружаешься в обманчивые грезы.

Приходило ли вам на ум, что жизнь каждого из нас — своего рода греза и что пришла пора очнуться? Может быть, мы — греза людей эпохи Крота? Может быть, они — наша греза? Может быть, божественное человеческое еще не пробудилось и все минувшие эпохи вплетены в ткань его сновидений?

Глупость за глупостью, Платон. Довольно. Мы знаем, что существуем. Мы знаем нашу историю. Мы — не выдумка, не плод чьего-либо воображения.

Прошу прощения. Насколько я знаю, городской обычай разрешает обвиняемому высказываться в свою защиту свободно и открыто. Если мне будет позволено рассказать горожанам все, что возникало в моих мыслях и воображении после путешествия, тогда, возможно, они отвергнут выдвинутые против меня обвинения в обмане.

Хорошо. Они сигнализируют о согласии. Тебе позволено. Продолжай.

Искромет.Для такой хилой фигуры голосина у него могучий.

Орнат.Нет. Не могучий. Пронзительный. Почему-то всегда чувствуешь себя обязанным слушать. Его вечно распирало от мыслей. Помнится, когда мы еще были детьми, он рассуждал про ламбетских ягнят. Повторить, что он говорил, я сейчас не смогу — забыл начисто. Припоминаю только маленькую страдальческую физиономию да пронзительный голос.