Питер Акройд: Повесть о Платоне

Посвящается Элизабет Уиндем

Ок. 3500 до н. э. — ок. 300 до н. э.: эпоха Орфея

Ок. 300 до н. э. — ок. 1500 н. э.: эпоха Апостолов

Ок. 1500 н. э. — ок. 2300 н. э.: эпоха Крота

Ок. 2300 н. э. — ок. 3400 н. э.: эпоха Чаромудрия

Ок. 3700 н. э.: сегодня

В нынешнюю новую эпоху всесветной и молниеносной коммуникации я часто представляю себе планету нашу, какой она может видеться из космических далей. Она, должно быть, испускает мерцающий свет безостановочной, напряженной активности, уподобляясь некоему шарообразному небесному алмазу.

Все затмилось и обеззвучилось, все кануло в пучину. Беда бед.

Мы — выжившие, мы — жженые и травленые, брошенные в угрюмую глубь, взываем из мрака мира нашего, погибшие, как нам ведомо было, как нам ведомо ныне.

Лучики света. Лучинки. Маленькие серповидные светики колеблются, оседлав волны тьмы.

Миандра, уроженка Лондона, написала эту историю меняющегося мира, начиная с переходного момента, убежденная в том, что моментом этим ознаменовано наступление великой эпохи, достойной отражения более, нежели любая из минувших эпох. Эта убежденность не лишена оснований. Мир науки в ту пору уже рухнул, но божественное человеческое еще не утвердилось и не было осознано. Вся деятельность Миандры заключалась в регистрации явных примет смятения и изумления. Поскольку события отдаленной старины и даже дела более близкие, непосредственно предшествовавшие великой перемене, не представлялось возможным понять с полной ясностью, она сочла своим долгом всецело направить внимание на текущие обстоятельства.

Священный город — вновь высится. Мы — вновь живы.

Компоненты света были тщательно изучены. Помимо многообразных влияний на человеческом уровне, связанных, например, с волей и желаниями, налицо признаки воздействия со стороны самой земли. Даже самый маленький ее участок способен вносить свой вклад, затрагивая тех, кто оказывается внутри его границ. В частности, наш город небезразличен к радостям и страданиям его жителей.

Я не имел счастья быть очевидцем славного восстановления человеческого света — величайшего и, возможно, значительнейшего эпизода в повести рода людского. И все же я верю, что благословен в ином смысле, живя на пороге новой эпохи. Повсюду вокруг себя я вижу признаки воздвигающегося щедрого величия, тогда как горожане с великолепным усердием стремятся оживить и воспроизвести дела далекой древности. На вопрос, для чего они прилагают эти усилия, они отвечают: «А почему нет? Чем еще заниматься?» Вот он, наш новый дух!

Город дает нам опору. Город любит нас — свою ношу. Питайте его взамен. Не покидайте его пределов.

Возвращаясь к истокам всего сущего, мы встречаем нашу судьбу. Видите наших двойников, что проходят мимо нас, проливая слезы? Такова природа нашего мира.

Тот, кто создает портрет одного человека, может заслужить упрек в своеволии или докучливости, однако изображения жителей того или иного прихода, высвеченные на Стене нашего великого и славного города, говорят нам о том, что в отдельной черте или взгляде иной раз воплощается некий судьбоносный миг или некое важное событие. Сходным образом намереваюсь я сейчас явить фигуру Платона, великого лондонского оратора. Мне поможет в этом искусство отбора; как в представлениях наших актеров, которые мы постоянно видим, одни события будут даны в увеличенном масштабе, другие в уменьшенном. Условности сферической драмы будут соблюдены от начала до конца; в частности, откровение и плач будут находиться в строгой соразмерности друг с другом. Используемые мною средства позволят нам истолковать эту жизнь, столь несчастливо краткую, как беспрерывный поиск истины. Также я считаю своим долгом добросовестно поведать о последних днях, проведенных Платоном в городе, и показать, как злое предубеждение воспользовалось своей неограниченной властью над самым возвышенным и благоустремленным из умов.