Питер Акройд - Повесть о Платоне

Теперь нам становится ясно все хитроумие замысла Чарльза Диккенса. Выдумав этого нелепого «натуралиста», путешествующего на судне «Бигль», чье экстравагантное название совпадает с названием породы собак [4] Beagle — коротконогая гончая (англ). , он сумел создать тонкую косвенную пародию на общество, в котором он жил. Сам подзаголовок романа — «Сохранение избранных рас в ходе борьбы за существование» — указывает на одну из мишеней диккенсовской сатиры, ибо соотносится с одним из распространенных в эпоху Крота заблуждений, согласно которому все человеческие существа могут быть разделены на группы в соответствии с понятиями «расы», «пола» и «класса». Это заблуждение интересным образом преломляется в анекдотах, которые сочинил один из «братьев Маркс» — комический автор, о котором я расскажу в другой раз. Диккенс высмеивает эту странную гипотезу, вкладывая в уста незадачливого рассказчика утверждение о том, что «широко распространившиеся виды, которые уже восторжествовали над многими соперниками… будут иметь наилучшие шансы на захват новых территорий, когда они вторгнутся в чужие пределы». Здесь необходимо вспомнить, что в средний период эпохи Крота одни народы шли войной на другие и подчиняли их себе; как наш герой пишет в обычной своей вежливой манере, «северные формы сумели возобладать над южными, более слабыми», стремясь «восторжествовать в борьбе за существование над чужеземными соперниками в дальних краях». Чарльз Диккенс мастерски добивается комического эффекта, заставляя своего героя с полной серьезностью рассуждать вроде бы только о птицах и насекомых и тем самым давать великолепно сжатую и нелицеприятную картину общества, которое его окружало.

Воистину это мрачный мир, которым правят тяжкая необходимость труда и жажда власти. Даже пчелы «стремятся… беречь время»; в другом месте рассказчик хвалит «более эффективные мастерские севера». Сама природа представлена здесь бережливой и даже скаредной, одержимой постоянным желанием «экономить»! Однако в промежуточной главе романа рассказчик перестает быть просто комическим персонажем и выказывает весьма зловещие черты. Он заявляет о необходимости «гибели многих и многих» и без малейшей иронии провозглашает: «Пусть выживают сильнейшие, пусть умирают слабейшие». В одном примечательном месте романа он упивается зрелищем жестокого смертоубийства. «Нас должна восхищать, — говорит он нам, — свирепая инстинктивная ненависть пчелиной матки, мгновенно побуждающая ее уничтожать юных пчел — своих дочек». Отдельные его выражения — такие, как «смерть дочек», «дочки умерли юными и прекрасными», — возможно, отсылают к некоей поэтической или драматической традиции, ныне для нас недоступной. Но, как бы то ни было, его собственный интерес к жестокой бойне проступает достаточно явственно.

Побоище и резня фактически легли в основу сотворенного им фантастического мира. Он вообразил себе всю жизнь на земле произошедшей от одного «общего прародителя», или от одной «первоначальной формы»; потомство этого «прототипа» впоследствии развилось в многообразие видов животных и растений, постоянно борющихся между собой, чтобы «двигаться к совершенству». Он называет это «эволюцией». Не смейтесь, прошу вас! Ведь он всего-навсего герой романа. Ладно уж, смейтесь, если хотите. Но помните при этом, что книга Чарльза Диккенса — это сатира на слепые предрассудки той эпохи. Помните также, что никто из людей, живших в ту темную пору, не знал и не мог знать, что все стороны мироздания меняются мгновенно и что новые формы органической жизни появляются в тот момент, когда их рождения требует земля. Например, только в эпоху Чаромудрия люди поняли, что окаменелости, обнаруживаемые в горных породах или в мерзлоте, возникли как пародии на соответствующие им органические формы. Тогда же было осознано, что каждый участок земли спонтанно творит свои собственные существа.

Я закончу это выступление темой, подсказанной самим романом. Ложное и несвязное описание мира природы, данное рассказчиком, наводит его в конце книги на мрачные размышления о своем собственном жизненном пути. «Как преходящи желания и труды людские, — сетует он, — как короток отпущенный человеку срок!» Конечно, это типичные для эпохи Крота чувствования, но здесь они исходят не от кого иного, как от безумного ученого, претендующего на понимание движущей силы, которая стоит за этими обобщенными «желаниями и трудами»! Рекомендую вам «Происхождение видов» как подлинный шедевр комической прозы.