Кеннет Грант - Против света

Когда меня втянуло в комнату, я с беспокойством заметил, что мой спутник исчез. Дядя Генри сидел в своем кресле, рядом дремала тетя Сьюзен — мирная сцена минувшего, оставшаяся в памяти, потускнела и уступила место иной картине. Мальчик, повернувшись на правый бок, лежал на диване под окном. Было утро, сноп солнечного света пробивался в щель между шторами. Он озарял мириады пылинок, выдохнутых новой мебелью, предвещая бесподобный летний день. Мальчик проснулся и долю секунды, прежде чем возобладала реальность, пребывал в чудесном покое. В этом сиянии он чувствовал только жизнь, и лишь мгновением позже осознал, что эта жизнь — его собственная. Он скатился с дивана и поднырнул под солнечный луч, казавшийся квинтэссенцией Света, который на мимолетное, но вечное мгновение мальчик ощутил как Подлинную Сущность. Восторженно вдохнув аромат фруктов, лежащих в хрустальной вазе и душный запах новых тканей, он одним прыжком преодолел расстояние до двери.

Поскольку мозг не способен удерживать несколько мыслей одновременно, все события жизни переживаются в том временном пространстве, которое именуется прошлым. Потом мы придумываем историю для этих событий и воображаем, что они происходили с нами. Таким образом, ощущение движения возникает в сознании как событие прошлого, хотя на самом деле испытывается оно сейчас. Осознавая это, мальчик верил, что никакого прошлого нет, ибо не было «его», — того, с кем это прошлое случилось. Он еще не догадался, что настоящего тоже нет.

Он «помнил», что дверь открывается с трудом, что ее надо резко дернуть, тогда раздастся чавкающий звук, — и мальчик боялся разбудить других обитателей дома. Они были бы не прочь рано проснуться в такое чудное утро, но мальчик не хотел, чтобы кто-то эту безупречность нарушил. Для него это было архетипическое утро; утро, воспетое Дали в «Рассвете», картине, которой он так страстно восхищался, или в безупречной строке Малларме:

Переступив порог, он не забыл, что ступать надо тихо, осторожно перенося при каждом шаге тяжесть тела на пол. Витражное стекло парадной двери отбрасывало на лакированный паркет пламенные отблески стилизованных цветов и листьев, желтизну и зелень. Призрачный узор накладывался на орнамент ведущих к двери ванной ковриков: они были разложены в форме брильянта, точно камешки, по которым перебираешься через поток. За этой дверью утренний свет был белее, острее, холоднее и наполнен свежим запахом антисептика. Зеркало над умывальником отражало лицо мальчика, и тень постарше смотрела вспять на него, еще не совсем проснувшегося, не способного полностью затмить прежний отпечаток; палимпсест отсутствия. Обрамляли отражение два подсвечника с головами сатиров. Гонимые ветром облачка на мгновение затуманили белизну комнаты. В промчавшейся тени он увидел другое лицо, за ним, под ним, окутанное…

Именно такая быстрая смена впечатлений, — каждое движение мальчика имитировал мужчина, — позднее привела к появлению в «Брандише» привидений. Эти постоянно повторяющиеся упражнения позволили ему, в конечном счете, вступить в Пустоту, озадачив обманщика-Время истинным знанием того, что пространство, в котором развивались события, едино с сознанием, наделяющим способностью ощущать.

В ванной комнате, несимметричной, но, скорее, треугольной, был, точно в зале масонской ложи, черно-белый клетчатый пол, заряженный положительными и отрицательными энергетическими потоками. Путеводная нить, ведущая к зеркалу над раковиной, была незримо связана со спальней, в которой мальчик ощутил Ясный Свет Сознания. Это было фундаментальное переживание, превратившее «Брандиш» в тайный храм, и он часто посещал его в последующие годы. Сдвиг времени, ночь и утро, стали его священным кругом, символизировавшим вечное поклонение и завершающим магический Оборот. В вихре летящего диска — точнее, в самом процессе броска — он мельком увидел Гримуар, который доктор Блэк нашел, но так до конца и не понял. Той лунной ночью, когда Маргарет Лизинг и ее юный спутник отправились в Кандлстон, доктор Блэк шевелился тенью на паперти церкви Мертир-Маура. Потом Блэк возник на Лейн загадочным силуэтом и открыл мальчику в образе мужчины место Существ, где Генри Ли тоже отворил дверь — в иные пространства. Тонкие подсвечники с головами сатиров создавали порталы, открывавшие путь в склеп. И через них мальчик в образе мужчины прошел девятые врата. Женщина склонилась в тени над кипящим котлом, отблески танцевали в ее спутанных волосах. Шаги звучали по мозаичным плиткам, им вторило эхо. Дядя Фин подвел меня к креслу. Два места — «Мальвы» и склеп Кандлстона — не вполне совпадали. Их несовпадение, не только пространственное, открывало суть тайного ремесла Маргарет Лизинг.