Грим - Никита Никуда

Я, наверное, слегка повредился в уме, пока располагал этой женщиной. И прошло не менее получаса, пока мне снова удалось сделаться вменяемым и адекватным. Пес бродил и нюхал вокруг, пока мы сушили весла. Маринка же, утолив этот приступ похоти, избавившись от избытка чувств, стала безмятежна, тиха.

- Скажи, как скукожился, - вполне хладнокровно сказала она, и я, спохватившись, спрятал свой причиндал, на этот раз тщательно застегнувшись. - Подарила ему наслаждение - хоть бы спасибо сказал.

- Спасибо, - не испытывая благодарности сказал я, сосредоточенный на странной особенности этого соитья.

Дело в том, как сейчас удалось припомнить: туда мне удавалось войти без труда, а оттуда - с большим напрягом. Но если бы только это, то ничего. Было еще обстоятельство, от которого не по себе делалось: делая движение ей навстречу, поталкивая туда, я испытывал жгучий стыд, а потягивая обратно - вину. При соответствующей частоте фрикций представляете, какой переполох был во мне? До такой степени стыдно мне еще никогда не было. Столько вины и святой не вынесет. Так что жгучего наслаждения во все это время я не испытывал.

Столь быстрая смена душевных состояний не могла не отразиться. Особого духовного перерождения я в себе не обнаружил, но стал замечать с того времени: что-то изменилось во мне. Что-то в душе сгорело. Пепел еще тепел был.

Она, не очень спеша, оделась, под шляпу убрав многовласие, тронула ногой костер. Там еще пламенело.

Свой табельный пистолет я сунул поглубже в карман, предварительно вложив в него обойму из пистолета майора. Прочее оружие мы закопали под деревом, ибо раздобыть патроны калибра 9х18 и 7,62х39 в этом густом, хотя вряд ли пустом лесу, не представлялось возможным.

Мы для очистки совести и вплоть до темноты проискали майора по лесу. Но не нашли, заблудившись сами. Пес помогал нам в поисках.

На закате на нее опять накатило:

- Знаете, мне нужны впечатления. Без впечатлений я не могу.

На этот раз, зная, чего ожидать, я более-менее себя контролировал. Ибо не улыбалась мне перспектива с переломом бедра и ожогами третьей степени остаться в лесу. Она - в привычной своей манере - только прищурилась, когда я, сунув руку себе за спину и вынув сломанный ноготь, застрявший во мне под ребром, сказал:

- Если так будешь впиваться в меня, то лучше не лезь.

Ночь, пряча под подолом месяц, вошла в лес.

Привыкая к жизни в бивачных условиях, мы наломали веток, спали на них. Маринка покрутилась вокруг ложа на четвереньках, прежде чем лечь. Собака сбоку ее спала, грела.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Лужайка. Ландшафт. Ландыши. Весна кружила голову и выпускала голого. Суматоха. Сумятица. Сумасшествие. Хмельную брагу... да, хмельную брагу завела и всем дала попробовать. И воздух, без причины пьяный... пряный... как спирт, настоянный на травах... ла-ла, ла-ла... Что-то еще? Не вспомнить сейчас. Не вернуться. Nevermore.

Что-то ж было еще... Дождь? Накрапывало. И небо, окропляя мусор, благословляло ту же... эту жизнь... Скоро развеялось. Овраг миновали. Тогда еще не подозревали, что послужит пристанищем. Кувыркались воробьи, размноженьем заняты. Кутили в овраге, купались в мусоре, подальше от луж. До краев наполняя кубок, и пуская весну по кругу.

Словно последний раз на это глядел, вбирал. Знаки чёрны - жди беды, белы знаки сорваны. В чаяньи последней мзды раскричались вороны... Не хотелось умирать, но предчувствовалось. - Уже расставлены силки, уже металл натерли салом, уже приманки и манки... Кажется, гроза предшествовала. Зашла, как только смерклось. Первая молния, сверкнула справа и вдали. Скромно, словно искорка... И при этом при всем сияла луна. Нет, сияла - нельзя. Но висела в просвете меж туч - луна, светило колдунов, влюбленных и шпионов. А потом и ее задуло. И опять моросило. Ветер вершины гнул. Гроза далеко, и вроде бы, мимо ее гнало, но внезапно - как ветер ни финтил, вдруг грохнуло и разнесло полнеба, лишь только поднесли фитиль... Час назад немое небо разразилось черной бранью... Но потом все кончилось, и остаток ночи в отсутствии стихии прошел. Даже вымокнуть не пришлось.

Солнце било в глаза, сзади тень наступала на пятки. Ветер дышал в спину, отставал, обгонял. Сосны, песок, сосны. Камни. Поэтический пейзаж. Ему не хватает рифмы. - Гладкий, с красным глазком. Теплый. Прожилка, словно артерия. Бьется пульс. По внимательнейшем рассмотрении камень был сунут в карман.

Тьма была, но неверная, зыбкая - предрассветная. Рвался крик из горла петуха, распирая перья на груди... Тот рассвет-рождение я тоже предчувствовал. И тоже как смерть, но оттуда - сюда. И устремился, безошибочно угадав направление. Голый, словно игла. Ввысь - где параллельно миру лун летит моя душа. В свет. Внизу - таинственная мгла, пронзенная иглой навылет.