Грим - Никита Никуда

Истина, что журавль в небе. Я ставил на тебя силки, я петли плел, как кружева... Пытаясь обрести тот смысл, что движет землю и светила. Чтоб журавля схватить или хотя бы коснуться, надо выпустить курицу. Пожертвовать ею. Руки освободить. Есть риск остаться без курицы и не ухватить журавля. Что бывает плачевно гибельно почти всегда. Но попытка стоит того.

С самим собой воюю, и значит - существую... Война, любовь. Мир полон приключений. Но был бы несравненно счастливее, если бы не эти две напасти.

Манлихер. Он выстрелил в сторону крысы, не стараясь убить. Эхо аккуратно ответило рифмой. Крыса метнулась вправо и немого назад. Нет, это тропа, словно молния, изобразила зигзаг.

В изгибе зигзага был пень, но тень от пня была тенью дерева. Словно прошлое этого пня нависало над ним. И даже будто бы дева на древе - бледный ее силуэт, застрявший в ветвях.

Поручик с ходу промахнул этот зигзаг, даже не сообразив, по которой из двух параллелей. И скорее всего, не по той, по которой бы следовало, и по которой крыса ушла.

Откуда тут цитрусы, гниющие на корню? И запах в воздухе, словно от орхидей. Это распутное растенье как попало сюда? И время движется быстрее, хотя он и не ускорял шаг.

Так время ускоряет ход, а мы того не замечаем. И движемся параллельно ему - тропой своей участи. Узнай, Лили, твой цвет лиловый, твой плод - каштан, твой гад - питон... Любовь. Скамья. Сочувствующий тополь. Кафешантантка. Шайтаночка. Не тот фасон носила, не тот закон блюла... Блудящая от избытка праздности. Нет, это не любовь. Иначе я себе любовь представлял. Друг неверный, друг коварный... Всё поручики да поручики, юный улан. Меня терзанием терзали, а я терпением терпел. А потом - как отрезало. Вы пошли, а мы поехали. И думать забыл. Встречаясь случайно, затевала глазами игру. Изображала пристальность. В глазах - упрек, как лжесвидетельство. Но уже мимо. Я вас любил, и вас, и вас, любил и впрок, и про запас. Только и всего, что осталось от прошлого. Я жег минуту за минутой, я поджигал их с двух концов. И дней, непрожитых напрасно - по пальцам перечесть. Будущее - как за мутным стеклом. Прошлое - за не менее мутным. И время из будущего в прошлое - через тусклое стекло - истекало, истекло... И я вместе с ним. С сожалением покидая этот глупый прекрасный жестокий мир.

Местность делалась всё печальней, всё песчаней состав почв. Было уныло и неуютно средь этих черт-те-чем пересеченных окрестностей, словно жизнь давно уже дала деру из этих мест. Все какие-то отвалы, бугры, холмы. Продолговатые, вроде окопного бруствера. Конические, как куча сухого песка. Колодезный журавль с рассохшейся бадьей. И всё пустынней становилось вокруг. Поручик то ускорял, то замедлял ход, но на скорости движенья пейзажа это не отражалось. Словно не столько он двигался по тропе, сколько эта тропа - параллельно своим же обочинам.

Крыса вновь появилась впереди: видимо, та параллель, по которой она ушла с этой где-то пересекалась. Поручик шел покорно за ней, приняв ее в качестве проводника. Обочины становились все выше, тропа утопала меж холмов, покуда не уперлась в дыру, словно в трубу. Крыса проскользнула в нее и остановилась. Горел в сумраке ее глаз. Словно поджидала поручика.

Он подошел, коснулся: труба была медная.

Мы движемся почти на ощупь в кромешной тьме, в кромешной тьме. Смерть, она всегда рядом. Под боком, по эту руку или по ту. А то нависает, или из-под грозит. Планы строим, мечтой горим... Воскресным днем ловить креветок, валять, быть может, дурака... Гуд-бай, Америка и Куба, где я не буду никогда... Жизнь - явленье настолько случайное, и настолько легко прекратима, что диву даешься, как она вообще есть. Откуда прет? С какой целью, зачем? Полжизни и думать не смеем, потом возникает вопрос: неужто и мы околеем, неужто снесут на погост? Когда тебя во цвете лет нетерпеливый рок уловит... Так ли, брат-Баратынский? То возгоримся и воспыхнем, успев, посмев, а после медленно остынем, вдруг умерев. И зачастую внезапно. Похоже на вспышку. Во мне. Внутри. Где на мгновение сомкнулись, горящий факел и фитиль... А потом меня обрядят для последних проводов, с перерывами и кряду будет вой по поводу... Умереть, возвратить это тело природе. Умирание - самый интимный процесс. Ах, доктор. Я свою смерть просрочил.

И зачем я сунулся в эту дыру? Труба делалась уже. Двигаться становилось трудней. А если в трубе тромб? Застряну в этой трубе трупом. Заведет в тупик эта дыра в не туда.

Что ж, значит такая труба выпала, успокоил себя фаталист. Но повеивало, донося движением воздуха несвежие запахи. Сквозная, коль в ней сквозняк. И вроде всё впереди что-то блестит или светится. Словно небесный свет проник в преисподнюю. И какой-то звук - трубы возопили медные? А ну гармонь рассыпься, а ну баян взыграй. Звук трясущийся и скрежещущий. Фанфара фонит?