Грим - Никита Никуда

- Что ж...

- Вы думаете, что это - так... Маневры майора Маркова. Я с вами жить хочу. Судьбу свою с вашей навеки связать. Знаете, что-то в душе пустовало без вас. А теперь нет во мне пустых мест. Все заняты. Я не могу вам сказать, не умею. Боюсь неказисто высказаться. Откровенье, ведь это - открытье вен. Но говорим-то на выдохе, выделяя двуокись. Поэтому слова лживы всегда.

- А вы попробуйте.

- Ведь есть же чистая, честная, безупречная земная любовь? Та, о которой в книгах - ни буквы, в песнях - ни звука? - Она промолчала. - Зверем своим клянусь, она есть. Зверь ее запах чует. Жаль умереть, ее не отведав. Ни разу за всю богатую ожиданием жизнь не сделав попытки найти.

- Попытка - не пытка, - сказала Изольда.

- Давайте вместе искать. Мне, кроме вас, не с кем. Я совершенно один. То есть не один, конечно, а... Всегда найдутся те, кому мы зачем-то нужны. Мы с вами встретимся...

- Где же?

- Я не знаю. Пусть это будет небывший наш дом. Хотя думаю те, кому есть всегда до нас дело, вовек не отстанут от нас. Они и там нас найдут, поселятся с нами или поблизости. И своим вездесущим присутствием все испачкают и перечеркнут.

- И таким образом наша попытка...

- Нет, не таким.

- А каким?

- Мы от них оторвемся. На рассвете отправимся. - Глаз его, обращенный к ней, вдруг сделался жёлт. - Выйдем из дому до восхода солнца. Затемно заметем следы. Втайне от их всезнайства ступим на ту тропу. Может быть, оглянемся, но о них сожалеть не будем. Там те, кто не нашего круга, их зависть, стада, приманки, смрад их жилищ. Их угрюмые часовые, стерегущие то, что они называют добром. И наши пустые тела, лежащие близко друг другу. Надежно остывшие - пусть будут порукой им в том, что мы не вернемся. Только так они нас не хватятся, не кинутся по пятам. Пусть поделят наши пожитки. Плача о том, что смертны, празднично уберут тела. Похоронят их на всеобщем кладбище и тогда, наконец, забудут про нас. Ты бывала зимой в лесу? Видела, как солнце встает? А я слишком часто. Я и сейчас это вижу. Как снег под солнцем блестит. Как резвятся сытые волки. Как хороши мы в сером, как легок, гибок твой бег.

- У меня уже лапы мерзнут.

- Вольными волками пробежим по земле...

- Но не очень злобными, ладно?

- Злобность - качество универсальное. Волчья злость ничем не отличается о людской. Будем метить собой планету. Будем выть на луну.

- Выть у меня получится...

- Вспомним запахи, забудем слова. Можно общаться посредством запахов и прекрасно понимать друг друга.

- Станцию не прозевай.

Поезд замедлил ход, встал. За окном высились кучи и штабеля стройматериалов. Кирпич. Горы щебня. Трубы различных диаметров. Металл. Бетон. Крытые, но без стен, склады. Было немного туманно.

- Как же мы встретимся? - обеспокоился командировочный. - Местожительства у меня нет.

- У меня тоже.

- Как же друг друга найдем?

- По запаху.

- Я тебе номер своей военчасти дам. Только записывать ничего нельзя. Тебе надо запомнить. - Он назвал несколько цифр.

- Я запомню. Давай простимся, майор.

- Старший майор.

Вагон качнуло. Он торопливо прошел к выходу.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

... стояла, глядя на жгутья пламени, как на некое чудо зевесово, как на юдо перуново, как на божественное полыханье, как на сошедший сверху огонь, чтоб вознести ее мужчину на небеса. Лицо ее замерло в неописуемой позе (рискну слово поза применить к лицу), рот округлен. Губы вытянуты, как для буквы 'у', правое ухо насторожено и склонено к плечу, будто ей из пламени только что глас был дан, глаза же неподвижно уставлены в останки ствола, словно это была неопалимая купина, а не в уголь сожженный пень.

Признаков майора, говорю, не было. Никаких от него останков. Ничего не блестело в золе. Хоть бы пряжка ремня, или пуговица, или гренада. Может, удрал, пока я жмурился - прочь от сего безумия.

Выроненные девочкой спички я подобрал.

Тут же спина мелькнула в кустах. Кто-то проворно шмыгал на четвереньках. Но я скоро сообразил, по шортам узнав, что это Ботаника собирала распавшееся движение, скликая по одному тех, кто не успел удрать за пределы ее слышимости. Но только псы почему-то стекались на ее зов. Они стали рыскать во множестве, охотясь в траве на ящерок, отыскивали, съедали их без следа.

Сумбурностью этих строк мне хотелось бы передать то сомнительное состояние, в котором я первое время после майоросожжения пребывал.

Один кобелек, беспородный, пепельной масти все норовил прибиться к нам. Сновала Ботаника и собаки, стучал, скучая, дятел о ствол, чирикала птичья нечисть, вновь ожившая после выстрелов, да где-то северо-западнее взвыл отчего-то волк.