Грим - Приключения в приличном обществе

Маша задержалась на набережной с каким-то мужчиной. Как я узнал минуту спустя, это был ее муж. Он двинулся в мою сторону, я думал, с намерением объясниться со мной, и - раз уж спортивной темы не избежать - приготовился дать этому боксеру надлежащий отпор, но он благополучно прошел мимо, едва коснувшись перстом своей шляпы. Он только что вернулся из Германии, полный германских восторгов, но поделиться ими с Машей в этот вечер ему не пришлось. Я бы, конечно, вернул ему его женщину, если б он заявил права. Но коль уж не заявил...

Миша, я видел, стоял, колеблясь, пуститься ль за нами или небрежно пересечь набережную и броситься в пруд. Очевидно, предпринял первое, потому что ночью в номере с треском лопнуло окно. Подозреваю, что виной этому был именно Миша, испытывавший сильные ощущения неразделенной любви.

Не плачьте, Миша, она корыстная. - Кто он тебе, Маша? - Так, сослуживчик.

Нет, время с Машей мы провели хорошо, перевернув всю постель, истрепав простыни, до синя искусав подушки. Из разбитого окна доносились звуки ночной улицы. То накрапывало, то вдруг появлялась луна и, не скрывая любопытства, заглядывала в щели штор. Можете, Миша, привлечь ее во свидетели. Если вам еще дорога ваша падшая Маша, на месте ее падения можете выплакать остатки слез.

Утром было какое-то колотье и тяжесть в желудке, словно наглотался свинцовых буковок. Их хватило бы, чтоб в подробностях описать эту ночь. Как и все мужчины, я подобному бахвальству не чужд. Но это классический триллер, а не эротический роман. Или, если хотите, психоделлический детектив. Жизнь в этом жанре по-своему сексуальна, но фабулу движет иной мотив. И эпизод в нумерах упомянут мной лишь потому, что оказался привязан к другому, более важному для меня событию.

Дождь еще поблескивал на асфальте, но на обочинах был уже впитан и выпит. Хмельная трава, прибитая за ночь, выпрямлялась, вставала в рост.

Было начало девятого, но никто мне не отпер ворот. Спят мои жаворонки, включая пса. Я вспомнил про чарующее соседство: элегантная стрип-вдова. Надо приличия ради сделать визит. А то будет думать, что я человек заносчивый. Приволокнуться за привлекательной провинциалочкой. Узнать о ней побольше, а ее поближе. И как знать, весело подумал я, не перерастет ли наше соседство в совет да любовь?

Я вошел, отперев калитку. Безо всяких предчувствий проник в дом. В спальне Варвары не было. Постель пуста и даже не смята. Я обошел верхний этаж - ни души. С тем же результатом обшарил нижний. Беспокойство шевельнулось во мне. Двор, чисто вымытый ночным дождем. Параличом разбитый сад. Деревья, занятые фотосинтезом. Я медленно обогнул дом по периметру, пока он не повернулся ко мне спиной.

Стало вдруг зябко. Пошевеливал борей, но здесь, в глубине сада застревал в ветвях, и дуновения его были редки.

Из дыры под крыльцом флигеля выскочил пес и замер, рыча. Я вздрогнул и встал столбом. Ах ты, мерзкое ж-ж-ж-животное... Я поднял толстый сухой сук и двинулся в его сторону. Он еще пуще оскалился, мелко дрожа, но, сообразив, что намерения мои серьезны, развернулся и припустил вдоль забора позорной трусцой.

Окно флигеля по обычаю было задернуто ветхим тряпьем, но неплотно. Я - по обычаю - заглянул, но солнце в это мгновенье спряталось за ближайшим облаком, а света, сочившегося из-за туч, оказалось недостаточно, чтобы осветить комнатушку сквозь неширокую щель до потребной зрачкам степени яркости. Но все же я разглядел: стол, на столе - стакан, чайник; керосиновая лампа с присущим ей фитилем. С потолка свешивались какие-то корешки, похожие на куриные лапки.

Узкая - у стены - кровать, очертания человеческого туловища на ней, прикрытого одеялом или простыней. Но как ни всматривался - никаких подробностей. Я уже занес было руку, чтобы постучать, разбудить спящего, но в этот момент где-то высоко вверху дунуло. Тучи раздвинулись, солнце вновь выглянуло в образовавшуюся брешь, и в его лучах, проникших в это жилище, я вдруг заметил, что у туловища было две головы.

Обе они покоились на одной подушке, и та, что была ближе ко мне, принадлежала Варваре. Садовник без картуза оказался лыс. Они лежали, плотно прижавшись спинами - только так им двоим можно было уместиться на узком ложе, если не принимать во внимание другой вариант, когда тела располагаются одно над другим - для коитуса. Но именно это и было первым, что я себе мысленно вообразил. Под скрип пружинный, под егозливый шумок дождя.

Я замер, сжимая в руке сук. Сад замер, а то щебетал. Сердце замерло, как перед командой: Пли! - но не было при мне пистолета, не было! Замерло сердце, да вдруг ухнуло так, что я моментально оглох, и во внезапной безукоризненной тишине я сделал шаг по направления к крыльцу флигеля. Не слыша шагов, треска мелких сучков под ногами, скрипа крыльца, половиц. Я приблизился ко входной двери, но долго не смел взяться за медную ручку. Я трижды поднимал руку и опускал. Мыслей не было. Или были? О чем? Лишь четвертое волевое усилие увенчалось успехом, дверь я рванул так, что выдернул и щеколду, на которую она была заперта.