Ольга Хмелева - Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек

-- Хорошо, дедушка! А как же сено-то делить?

-- Работать поровну и делить всё поровну.

-- А если который из нас заболеет или заартачится и на работу не выйдет?

-- С больным делиться поровну. Больного -- грех обидеть. А тому, кто не работал по лени, или злобе -- не давать ничего!

-- Хорошо. А если он заартачится уже середь дела, а и на покупку болота деньги давал, и на семена, и над осушкой трудился?

-- Ну, так пусть вперёд так и знает, что если задумывает мирское дело портить, так ему за наказание все его прежние заслуги и права забываются, и пока он с миром сообща не работает, до тех пор ничего и не получит!

Понравилась эта речь деревенскому люду. Чаще и чаще стали толковать о ней мужики сначала по двое, по трое, а потом начали заговаривать и на сходках. И долго ли, коротко ли, а болото у барина купили и высушили. С легкой руки Катькиной дачи народ работал сообща охотно и весело, и сам надивиться не мог своим собственным успехам. В каждом дворе прибавилось скота, и есть и одеваться стали лучше прежнего. Грамотные, всегда опрятные и привычные к дружному и разумному труду ребятишки росли, радуя родителей, вырастали, заводили свои семьи; каждый из них не переставал любить Катькину дачу, в которой провёл лучшие годы беззаботного детства, и школу, которая придала всей их жизни особенную красоту и цену. На даче работали заместо отдыха и удовольствия, не пожертвовать денег на школу считалось стыдом. А ласковая и усердная вдова-учительница знала цену этим трудовым деньгам и, сколачивая грош к грошу, каждый год выписывала новые книги, так что и взрослый, и ребенок мог узнать из них всё, что хотел или в чём нуждался.

Архип был ещё жив и здоров, когда его Анюта выросла в статную и сильную девушку с такими же кроткими и вдумчивыми глазами, какие были у её несчастной матери. Когда умерла старушка-бобылка, всё хозяйство на Катькиной даче осталось на руках Анюты. И тут-то и сказалось, что умершая старушка, одноглазый атаман и вдова-учительница воспитали в ней не только усердную работницу, но и толковую, заботливую хозяйку. С тех пор даже самые зажиточные родители старались залучить её себе в невестки, но Анюта выбрала себе в мужья небогатого Серёжу. Архип благословил их и отпраздновал свадьбу на славу.

Торжественно и умело пел на клиросе дружный сельский хор; трогательным, старчески дребезжащим голосом, произносил возгласы престарелый отец Иоанн, горько поплакала новобрачная над убранной осенними цветами могилкой матери, а потом чуть не до следующего утра пировала вся деревня на Катькиной даче.

Архип дал за Анютой кроме хорошего белья, платья и шуб, двух коров, лошадь, пару овец, двух свиней, да с десяток кур и гусей. Такого приданого в той стороне по крестьянству ещё и не слыхивали.

-- Ай да Архип Николаевич! -- подхваливали деревенские. -- Этакое приданое дай Бог и не сироте, а хоть любой отцовской дочери.

-- И дивиться тут, други мои, нечему! -- отвечал старый атаман. -- У всякой отцовской дочери отец один, и человек обыкновенный, а у Анюты было отцов много. Прежде всего сам Бог, о сиротах пекущийся, потом великий и могучий мир, который может всё на свете, если только твёрдо держится той заповеди Божией, о которой и в Писании сказано, что в ней весь закон и все пророки. И вот вы-то и стали таким миром. Ну, и чего же вы меня-то хвалите? Что мог бы я сделать без вас, и что могли бы вы сделать порознь, если бы не постарались исполнять заповедь о взаимной любви? А теперь живём мы, слава Господу, ничего себе, да и помирать не так тягостно -- знаем, что сироты наши обездоленными не останутся. Вон посмотрите, какими молодцами у нас Андроновичи вымахались -- кровь с молоком! На работе огонь, а петь и читать и писать такие мастера, что хоть сейчас в школу заместо учительницы. Молоды они ещё очень, а у нас уж для каждого припасена и скотина, и копеечка, и на свадьбу, и на обзаведение нового хозяйства. Да, да, други, великие, непобедимые это дела: мир и любовь!

Старичок отец Иоанн, истомившись и от службы венчания, и от шума продолжительного свадебного пира, тихо дремал, сидя на почётном месте и, должно быть, приняв спросонья последние слова Архипа за возглас дьякона, торжественно поднял руку, осенил присутствующих благословением, мягко произнес: "Мир всем!" -- и опять опустил свою одряхлевшую, убелённую сединами голову.

Вслед за Архипом встали и все сидевшие за столом старики и низко, с великим почтением поклонились своему кроткому чистому пастырю, а потом стали говорить тише, чтобы не нарушать его старческого отдыха.