Ольга Хмелева (Качулкова) - Робинзон в русском лесу

Жизнь человека – длинный путь с многочисленными трудностями и препятствиями. Оглядываясь на то, что уже пройдено, он учится многому, начинает больше верить в собственные силы, но часто открывает и большие ошибки там, где прежде видел только разумное, хорошее и приятное дело.

В моей жизни было, разумеется, не одно заблуждение, которое я понял только гораздо позднее, но одно из них имело такие важные последствия, такое влияние на всю судьбу мою, что теперь, когда я уже стар и сед, я не могу не поделиться воспоминаниями о нем с моими соотечественниками. Может быть, в правдивой повести о моих мечтах и фантазиях и о том, как горько разбились они о жестокую действительность, какой-нибудь юный фантазер найдет для себя благое предостережение, а падающий духом встретит живой пример того, что нет в мире положения, из которого не вывела бы человека твердая решимость, настойчивость и неутомимый труд.

Не думайте, что я начну вам рассказывать историю бедствий и ошибок одинокого, покинутого ребенка. Напротив, детство мое было самое счастливое, окруженное всем, что только может дать судьба для полного счастья.

Семья у нас была большая. Жили мы в своем большом родовом имении. Отец очень любил нас всех, но ему было некогда особенно много заниматься нами. Хотя он был помещик и всегда жил в деревне, но далеко уже ушел от того странного типа помещиков, которые мирно и жирно поедали хлеб, выработанный по первобытному способу крепостными хлебопашцами. В свое время он много читал и учился, и однажды придя к мысли, что природа есть материал, из которого человек должен всеми способами создавать условия для своего благосостояния и счастья, – твердо и усердно принялся проводить ее в исполнение. Земли, воды и лесу у него было много, и вся жизнь его стала непрерывной полосой энергичной и полезной деятельности. Он сеял травы, разводил скот, установил правильное лесное хозяйство, завел кожевенный завод, лесопильню, мельницу. При такой деятельности его, разумеется, часто не бывало дома, и вся наша домашняя жизнь велась под руководством матери. Это была женщина тоже прекрасно образованная, энергичная, умная и в то же время поражавшая каждого чрезвычайной нежностью и добротой.

Пока позволяло здоровье, она никого не допускала заниматься нашим воспитанием и учением. Старший брат мой, Анатолий, бывший уже студентом в то время, с которого я начинаю свой рассказ, сестра Саша, учившаяся уже в институте, да и сам я и мои две младшие сестры, все это были ее ученики. Только для летних прогулок и для порядка в детских жила у нас старушка немка Августа. Ивановна.

Со стыдом вспоминаю я теперь свои занятия с матерью, ее терпение и мою непобедимую лень и рассеянность. Я очень рано выучился грамоте и пристрастился к чтению. Этот легкий способ перемещаться из страны в страну, не двигаясь с места, делить с героем его труды, подвиги и триумфы был мне чрезвычайно по сердцу, но все, что требовало хотя бы самой ничтожной усидчивости или самого легкого труда, было уже решительно не в моем вкусе. Сначала отец хотел, чтобы я приготовился и даже прошел дома несколько классов реального училища. Но постоянные дурные отзывы матери о ходе моих занятий заставили его изменить намерение. В то время военное образование стояло гораздо ниже гражданского, и меня решили отдать в корпус.

Я слегка огорчился, мне было стыдно, но скоро возможность отдать еще больше времени чтению всего без разбору утешила меня окончательно. От природы я был великий фантазер, способный увлекаться чем попало. На беду, книги мне попадались не детские, а по большей части старинные романы со сказочно богатыми, сильными и храбрыми героями. Поэтому, когда я закрывал книгу и вынужден был обратиться из могучего рыцаря-барона в обыкновенного и даже довольно плохого мальчика, которому часто доставалось за лень и рассеянность, то просто начинал скучать и тяготиться своей жизнью. Мне казалось, что и дом у нас не хорош, и свободы мне дают мало, и сестры мои глупы.

Я стал любить уединение и если не читал, то был способен лежать по целым часам неподвижно и сочинять тысячи самых безумных, нелепых планов и историй, и все они клонились, разумеется, к тому, чтобы избавить меня от моей «горькой», «обыкновенной участи».