Джон Ирвинг - В одном лице

Я ожидал, что особенный ученик Ричарда и Марты окажется каким-нибудь передовым гермафродитом — обладателем универсально привлекательной комбинации репродуктивных органов, обольстительным, как мифологическая помесь сатира и нимфы в фильме Феллини. Но в кабинете Ричарда, сгорбившись на этой его собачьей лежанке, сидел пухлый, неряшливо одетый мальчик с ярко пламенеющим прыщом на шее и лицом в крапинках подростковой щетины. Воспаленный прыщ выглядел почти так же сердито, как сам мальчик. Увидев меня, парнишка прищурился — то ли враждебно, то ли стараясь разглядеть меня как следует.

— Привет, я Билл Эбботт, — сказал я мальчику.

— Это Джордж… — начала миссис Хедли.

— Джорджия , — тут же поправил ее мальчик. — Я Джорджия Монтгомери, ребята зовут меня Джи.

— Джи, — повторил я.

— Пока что Джи сойдет, — сказал мальчик. — Но я собираюсь стать Джорджией. Это не мое тело , — сердито сказал он. — Я не то, что вы видите. Я меняюсь.

— Ладно, — сказал я.

— Я перевелась в эту школу, потому что вы здесь учились, — сказал он мне.

— Джи училась в Калифорнии, — начал объяснять Ричард.

— Я подумала, что тут могут быть и другие трансгендеры, — сказал мне Джи. — Но больше никого нет, открытых, по крайней мере.

— Его родители… — попыталась объяснить мне миссис Хедли.

— Ее родители, — поправил Марту Джи.

— Родители Джи очень либеральные , — сказала мне Марта. — Они тебя поддерживают , правда? — обратилась она к мальчику, или к будущей девочке, если верить ему (или ей).

— Мои родители действительно либеральные, и они меня поддерживают, — сказал Джи. — Но они еще и побаиваются меня, и соглашаются на все — согласились даже на то, чтобы я училась аж в Вермонте.

— Понятно, — сказал я.

— Я читала все ваши книги, — сказал мне Джи. — Вас все это довольно сильно злит, правда? По крайней мере, вы достаточно пессимистичны. Вам кажется, что толерантность к сексуальным различиям наступит еще не скоро, да? — спросил он меня.

— Я пишу художественную литературу, — напомнил я. — Если я пессимист в книгах, это не значит, что я такой же в реальной жизни.

— И все же вы явно злитесь, — настаивал мальчик.

— Надо оставить их вдвоем, Ричард, — сказала Марта Хедли.

— Ага, дальше давай сам, Билл, — сказал Ричард, хлопнув меня по спине. — Джи, попроси Билла рассказать тебе об одной его знакомой транссексуалке, — уходя, сказал Ричард этой будущей девочке.

— Трансгендере , — поправил его Джи.

— Не для меня, — сказал я. — Я знаю, что язык меняется, и знаю, что я стар и несовременен. Но для меня она была транссексуалкой. В то время именно так ее и называли. Я говорю «транссексуалка». Если хочешь услышать эту историю, придется тебе к этому привыкнуть. Не надо исправлять мой язык, — сказал я парнишке. Он сидел на вонючем диванчике и таращился на меня. — Я тоже либерал, — сказал я ему. — Но я не на все готов согласиться.

— Мы читаем «Бурю» на уроках Ричарда, — сказал Джи, как мне показалось, ни к селу ни к городу. — Жаль, что мы не можем ее поставить, — прибавил мальчик. — Но Ричард раздал нам роли для чтения на уроках. Я Калибан — ну то есть чудовище.

— Я когда-то был Ариэлем, — сказал я ему. — Я видел, как мой дедушка играет Калибана; он играл его как женщину , — сказал я будущей девочке.

— Правда? — спросил меня парнишка; он впервые улыбнулся, и внезапно я увидел. У него была чудесная девичья улыбка; она пряталась в мальчишеском лице, и неказистое тело мальчика тоже сбивало с толку, но я увидел в нем ее .

— Расскажите о вашем знакомом трансгендере, — попросил он.

— Транссексуалке , — сказал я.

— Хорошо, пожалуйста, расскажите о ней, — поправился Джи.

— Это долгая история, Джи — я был в нее влюблен, — сказал я ему — нет, сказал я ей .

— Хорошо, — повторила она.

Потом мы вместе пошли в столовую. Ей было всего четырнадцать, и она умирала с голоду.

— Видите качка вон там? — спросила меня Джи; я не понял, на кого именно она указывает: за столом сидела целая толпа мальчишек — футболистов, судя по их виду. Я просто кивнул.

— Он называет меня Тампоном, или иногда просто Джорджем, не Джи. И, понятное дело, не Джорджией, — сказала она, усмехнувшись.

— «Тампон» звучит отвратительно, — сказал я девочке.

— Вообще-то лучше так, чем Джордж, — сказала мне Джи. — Знаете, мистер Эй, вы могли бы поставить «Бурю», правда, — если бы захотели? Так мы сможем сыграть Шекспира на сцене.