Джон Ирвинг - В одном лице

— Сначала я не заметила винтовку — но он хотел , чтобы я ее увидела, Билли. Он показал мне ружье, а потом выстрелил себе в голову — его голова разлетелась повсюду! — причитала Аманда.

Разумеется, мне пришлось кое-что объяснить: я вынужден был рассказать ей все о дедушке Гарри. Мы не спали всю ночь. Утром Аманда отказалась идти в уборную одна — даже в любую другую ванную комнату, как я ей предложил. Я все понимал; я проявил предельную чуткость. Я в жизни не видел ни одного долбаного призрака — наверняка это очень страшно.

Видимо, последней соломинкой, как я потом объяснил миссис Хедли и Ричарду, стало то, что с утра Аманда была несколько на взводе — в конце концов, нервы у нее были не очень, и вдобавок она не выспалась как следует — и случайно открыла дверь стенного шкафа в спальне, думая, что это дверь в коридор. И обнаружила там винтовку Моссберга, принадлежавшую дедушке Гарри; я поставил старое ружье к себе в шкаф, просто прислонив к стенке.

Аманда вопила долго — боже, мне казалось, она никогда не остановится. «Ты держишь у себя то самое ружье — ты хранишь его в шкафу! Как вообще можно держать в доме то самое ружье, которым твой дед разнес себе голову по всей ванной!» — орала на меня Аманда.

— Аманда права насчет ружья, Билл, — сказал мне Ричард, когда я сообщил ему, что мы с Амандой больше не встречаемся.

— Билли, никому не нравится, что ты держишь у себя это ружье, — сказала Марта Хедли.

— Если ты избавишься от ружья, то, может, и призраки уйдут, — сказала мне Элейн.

Но мне призраки никогда не являлись; наверное, нужно иметь какое-то обостренное восприятие, чтобы видеть призраков, а я, по-видимому, просто не «восприимчив» в этом смысле. У меня есть собственные призраки — мои «ужасные ангелы», как я (не однажды) называл их про себя — но мои призраки не живут в доме на Ривер-стрит в Ферст-Систер, штат Вермонт.

В тот грязевой сезон 1995 года я поехал в Мексику один. Я снял тот дом в Плая-дель-Кармен, о котором рассказала мне Элейн. Пил много cerveza и подцепил симпатичного, бравого вида парня с тонкими усиками и темными баками; честное слово, он выглядел как один из актеров, игравших Зорро в черно-белых фильмах. Мы развлекались, снова пили cerveza , а когда я вернулся назад в Вермонт, там уже наступило что-то почти похожее на весну.

Следующие пятнадцать лет со мной мало что происходило — за исключением того, что я стал учителем. Частные школы — их полагается называть «независимыми», но я все еще позволяю себе сказать «частные» — не особенно строги к пенсионерам. Ричард Эбботт преподавал в Фейворит-Ривер до семидесяти с лишним лет и даже после ухода на пенсию продолжал посещать все постановки Клуба драмы.

Ричарда не особо радовали его многочисленные преемники — да и никто не был в восторге от этой череды унылых клоунов. На факультете английского не было никого, кто разделял бы чувства Ричарда к Шекспиру, и никого, кто хоть немного разбирался бы в театре. Марта Хедли и Ричард насели на меня, чтобы я занялся делом .

— Дети читают твои романы, Билли, — не раз повторял мне Ричард.

— А тем более, как ты понимаешь, сексуально особенные дети, Билли, — подхватывала миссис Хедли; она все еще работала с индивидуальными «случаями» (как она их называла), хотя ей было уже за восемьдесят.

Элейн была первой, кто рассказал мне, что в колледжах появились сообщества лесбиянок, бисексуалов, геев и трансгендеров. А Ричард Эбботт — ему тогда было без малого восемьдесят — сообщил мне, что даже в академии Фейворит-Ривер есть такая группа. Бисексуалу моего поколения было трудно поверить в существование таких организованных и общепризнанных сообществ. (Вскоре аббревиатура ЛГБТ станет общеизвестной. Но когда я впервые услышал обо всем этом, то просто не мог поверить своим ушам.)

Когда Элейн преподавала в Нью-Йоркском университете, она пригласила меня почитать отрывки из нового романа местному ЛГБТ-сообществу. (Я был совершенно не в теме; мне потребовался не один день, чтобы запомнить правильный порядок букв в этом сокращении.)

Шел зимний семестр 2007 года, когда миссис Хедли сказала мне, что они с Ричардом хотели бы познакомить меня кое с кем особенным. Я тут же подумал, что это новый преподаватель академии — кто-нибудь с английского факультета, хорошенькая женщина или симпатичный парень, решил я, а может, этого «особенного» человека наняли, чтобы вдохнуть новую жизнь в слабеющий, почти развалившийся Клуб драмы.