Джон Ирвинг - В одном лице

— Дети будут дома, но Тома это устраивает, — сказала Сью. — Питер, конечно, знает, кто вы такой. Та поездка в Европу… — ее голос прервался. — Питер знает, что происходит, и он предан отцу, — начала миссис Аткинс заново. — Но Эмили, наша младшая… Я не представляю, сколько на самом деле знает Эмили. Мало что можно поделать с тем, что дети слышат в школе от других детей — особенно если твои дети не говорят тебе, что именно они услышали.

— Сочувствую, вам столько всего пришлось пережить, — сказал я жене Тома.

— Я всегда знала, что такое может случиться. Том не скрывал своего прошлого, — сказала Сью Аткинс. — Я только не знала, что он снова вернулся к этому. И эта ужасная болезнь… — она снова замолчала.

Пока мы говорили, я разглядывал рождественскую открытку. Я не очень хорошо умею угадывать возраст маленьких девочек. Я не был уверен в возрасте Эмили; я просто видел, что она младшая. Я прикинул, что мальчику, Питеру Аткинсу, должно быть лет четырнадцать или пятнадцать — примерно как бедному Тому в тот день, когда я встретился с ним и мысленно окрестил его неудачником за то, что он не мог даже выговорить «время». Аткинс сказал мне, что начал звать меня Биллом, а не Билли, потому что заметил, что Ричард всегда называет меня Биллом, а всем было очевидно, как я люблю Ричарда.

Бедный Том также сознался мне, что услышал возглас Марты Хедли, когда я сидел у нее в кабинете, а он дожидался своей очереди. «Билли, Билли, ты ни в чем не виноват !» — воскликнула миссис Хедли, достаточно громко, чтобы Аткинс расслышал ее через закрытую дверь. (Я рассказывал Марте Хедли о своих влюбленностях в мужчин и мальчиков, включая угасающую влюбленность в Ричарда и гораздо более разрушительную влюбленность в Киттреджа.)

Как признался бедный Том, он подумал, будто у меня роман с миссис Хедли! «Я правда думал, что ты только что эякулировал у нее в кабинете или вроде того, и она пытается убедить тебя, что ты ни в чем не виноват ».

«Ну ты и кретин !» — сказал я ему тогда; теперь мне стало стыдно за себя.

Я спросил Сью Аткинс, как чувствует себя Том, — я хотел узнать о тех оппортунистических болезнях, в которых уже кое-что понимал, и о том, какие лекарства он принимает. Когда она сказала, что от «Бактрима» у него появилась сыпь, я понял, что бедного Тома пытались лечить от пневмонии. Поскольку Том лежал дома, об ИВЛ речи не шло, а значит, дыхание у него будет шумным и трудным — об этом я тоже уже знал.

Сью Аткинс сказала что-то о том, как Тому тяжело есть.

— Ему трудно глотать, — сказала она мне.

(Одно это короткое предложение заставило ее подавить кашель, или, может, приступ тошноты; внезапно мне показалось, что ей не хватает воздуха.)

— Это из-за грибка он не может есть? — спросил я ее.

— Да, у него кандидозный эзофагит, — сказала миссис Аткинс, и этот термин был мне уже до боли знаком. — И еще, сравнительно недавно, ему поставили катетер Хикмана, — сообщила Сью.

— Насколько недавно? — спросил я.

— Только в прошлом месяце, — сказала она. Значит, теперь его кормили через катетер — то есть сам он уже не мог нормально питаться. (В случае с Candida трудности с глотанием обычно разрешал флуконазол или амфотецирин-В — если только грибок не приобрел сопротивляемость к ним.)

«Если тебя решили перевести на внутривенное кормление, это означает, что ты умираешь с голоду, Билл», — сказал мне Ларри.

Мальчик, Питер, не выходил у меня из головы; на рождественской фотографии он напомнил мне Тома Аткинса, которого я когда-то знал. Мне пришло в голову, что Питер может быть тем, кого бедный Том когда-то назвал «такими, как мы». Я задумался, заметил ли Аткинс, что его сын «такой, как мы». Так он выразился много лет назад. «Не все здесь понимают таких, как мы», — сказал он, и я подумал, не подкатывает ли ко мне Аткинс (это был первый подкат от кого-то вроде меня).

— Билл! — резко сказала в трубке Сью Аткинс. Я понял, что плачу.

— Извините, — сказал я.

— Не смейте плакать, пока будете у нас, — сказала миссис Аткинс. — Эта семья уже все глаза выплакала.

— Не давай мне плакать, — сказал я Элейн в ту субботу, незадолго до Рождества 1981 года. Все ехали за подарками в обратную сторону, в Нью-Йорк. В ту декабрьскую субботу в поезде на Шорт-Хиллс, Нью-Джерси, не было почти ни души.

— И как я должна это сделать, Билли? Ружья у меня нет, я не могу тебя пристрелить, — сказала Элейн.

Слово «ружье» вызвало у меня смутную тревогу. Эльмира, сиделка, которую мы с Ричардом наняли для дедушки Гарри, непрестанно жаловалась Ричарду насчет «ружья». Речь шла о винтовке Моссберга .30-30, рычажного действия — из такого же короткоствольного ружья застрелился Нильс. (Уже не могу сказать точно, но, кажется, у Нильса был «Винчестер» или «Саваж», не рычажного действия; но помню, что калибр у него был тоже .30-30.)