Виктория Лебедева - Без труб и барабанов

Свадьбы не было. Сходили тихо, записались. Таня как будто старалась что-то доказать уехавшей Ольге. Даже фамилию менять не стала, «чтобы времени на беготню с бумажками не тратить». Да и стыдно было перед людьми — вот соберутся, начнут праздновать, а новоиспеченный муж возьмет и свалится под стол, как тогда . Да отец, чего доброго, буфетчицу притащит знакомиться…

Это случилось в январе 1969-го, ровно через год после скоропалительного замужества Оли. Они уже писали дипломы — и, конечно, Таня написала два, а Толя — ни одного. Преподаватели это понимали, потому поставили ей «отлично», ему «удовлетворительно» — это была их дань справедливости.

Толя начал отмечать диплом задолго до официальной защиты, а Таня, учась за двоих, уже не находила сил следить — и за эти месяцы молодой муж так ее вымотал, что, не дожидаясь распределения, она обратилась в деканат с просьбой отпустить их «ячейку» на строительство гидроэлектростанции — уж там если не сама Таня, так тяжелый труд и коллектив перевоспитают этого безнадежного человека. И станет как в популярных советских фильмах — трудовой подвиг, светлые лица, торжественная музыка и в финале каллиграфические титры с виньетками.

Меж тем время подвигов истекало, страна успокаивалась, обрастала социальным жирком, переходила в эпоху застоя. Материальное перестало быть неприличным. И в деканате Танину просьбу истолковали по-своему. Поездка на большую сибирскую стройку сулила немалые выгоды молодым семьям. Это был самый быстрый способ заработать на кооператив. Таню хотели как активистку и лучшую ученицу пригласить в аспирантуру, но коль скоро молодая семья решила зарабатывать и обустраиваться… Вот и вышло, что после института Таня с Толей оказались там, куда захотела молодая жена — в Усть-Илиме.

Татьяна Александровна тяжело опустилась на тахту. Пружины взвизгнули и просели. Долго открывала мазь, колпачок словно прирос. Еще одно напрасное усилие, и измурзанный тюбик лопнул по излому. Желтая и густая, мазь полезла через дырку увертливым червяком, пачкая пальцы, в кухне запахло резко и горько. Что за день такой?!

Она уже отдраила плиту. Борщ затек, конечно, под конфорку и там пригорел. Наташка говорила: «Брось, мам. Жизнь такая короткая», — и сама хоть бы пальцем о палец… в отца пошла, такая же вечно сонная и безответственная. И такая же бешеная, если что не по ней.

А и правда, с возрастом Наташка все больше становилась похожа на Толика. Несмотря на всю свою грубость и хабалистость, такая же была безотказная, когда с посторонними. Бесформенная — зло думала про себя Татьяна Александровна. Всю жизнь с чужого голоса.

Борщ не совсем был испорчен, но свекла переварилась, выцвела. Надо было лимону туда, для цвета, для аромата, да Наташка забыла купить, когда ходила вчера, а возвращаться ее не заставишь. Женька, конечно, тоже не пошла. Этой одно дело — бананы в уши повтыкает и дергается, либо в компьютере сидит, пока Наташка не сгонит. Сколько раз говорила — плохо будет, уши побереги. А Наташка знай заладила: оставь ребенка в покое, у нее сложный возраст! Кой возраст?! На коленях дырья, серьги повсюду понатыканы — срам один, а не поколение. В дерьме мы тут, ишь… А как не быть дерьму-то, если Наташка филейной части не поднимет? Кабы не Татьяна Александровна, заросли бы по уши, в неделю. Зато глаза малевать — это они первые.

Татьяна Александровна все яростнее массировала опухшие коленки, втирая мазь, они уж покраснели, ладонь сделалась сухой и горячей. Особенно беспокоило левое, иной раз шагнешь, и прямо иголка под косточку. И ведь лет-то ей — до семидесяти жить и жить. Как-то быстро износилась, потратилась, а раньше было железное здоровье, больничный брала за всю жизнь — по пальцам пересчитать. Что же случилось, Господи?

Дверь распахнулась резко и с надрывом, в проеме нарисовалась Наташка. Она уже переоделась в джинсы и водолазку.

С минуту мать и дочь смотрели друг на друга. Татьяна Александровна сразу поняла — Наташка не мириться пришла, не извиняться. Просто ей было любопытно про заграничную тетку. Поджала губы, выдавила новую порцию мази и стала опять возить по колену.

— Вонищу развела! — покривилась Наташка.

Зачем она носила эти водолазки? Обильное ее тело вываливалось поверх пояса, как, прости господи, у свиноматки. Да и джинсы эти тоже… Лет-то не двадцать, понимать надо. Все молодилась, все принца какого-то ждала, брови щипала да маникюр наводила. А переоделась бы в юбочку, как человек, да пирогов бы напекла — глядишь и принц бы завелся, с понятиями, а не как Женькин отец, трепло смазливое и альфонс.