Виктория Лебедева - Без труб и барабанов

— Оля, ну что ты такое говоришь?

Она напряженно молчала, не решаясь поднять глаза.

Он шагнул к ней, обнял одной рукой — а в другой были скандинавские палки, и, конечно, со стороны Ольга и Мартин выглядели немного комично, два пожилых человека, когда стояли вот так, прижавшись друг к другу, в спортивных костюмах, с палками этими самыми, — но это было сейчас абсолютно не важно.

__________________

1Я голодный! (чешск.)

2Mrak — туча, облако (чешск.).

3Танечка, что случилось? (чешск.)

4Жена (чешск.).

5Спасибо (чешск.).

6Убирайся вон! (чешск.)

7Могу я вам помочь? (англ.)

8Я полька (польск.).

9Привет! (чешск.)

10Детский сад (чешск.).

Часть 3

Город мечты

Татьяна Александровна непослушным пальцем набрала номер. На десятом гудке сдалась, вернула трубку на рычаг. Это была допотопная желтая вертушка. Упругая спираль провода норовила сбиться в комок. Татьяна Александровна подняла трубку и стала осторожно распутывать провод, но колечки цеплялись друг за друга. Внутри пел на низкой ноте длинный печальный гудок. Она опять набрала номер — и опять никто не отозвался. За кухонной дверью булькал борщ, свекольный запах царил в квартире. В коридоре было сумрачно, только полоска солнца тянулась из приоткрытой детской, длинная и острая, как шпага. Над лезвием медленно кружилась пыль. «Полы протереть», — подумала Татьяна Александровна.

Стоять было тяжело, ныла поясница. Участковая вечно ругалась, что не следит за весом… Да разве она ела?! Так, перехватывала на ходу. Это все болезнь, обмен веществ. А врачам-то нынешним — лишь бы на больного свалить и не лечить.

«Как же это унизительно», — подумала Татьяна Александровна с веселой злостью на себя и на весь окружающий мир. Она вычеркивала сестру из памяти столько лет, а выходит — не вычеркнула; как пришла беда, так и бежит к ней — никакой гордости. Хотелось плакать, но глаза были сухие.

Набрала упрямо еще раз, попала явно не туда, сбросила…

Интересно ли ей было, как живется Ольге? Честно сказать, не очень. Представлялся некий условный заграничный рай, не омраченный бытовыми мелочами, хоромы и хрустали, блестящее авто да стриженная лужайка перед белым крыльцом.

Татьяна Александровна опять взялась за трубку — уже хотя бы затем, чтобы выкрикнуть Ольге: от нее ничего, НИЧЕГО не нужно! Но тут телефон сам вдруг заголосил, и сердце ухнуло в пятки. Отдернув руку, как от горячего, Татьяна Александровна смотрела на аппарат. Наверняка это были они . Вышибалы. Каким-то образом она их всегда чувствовала.

За спиной послышались шаги. Наташка влетела в коридор, отодвинула мать плечом.

— Але! — сказала с вызовом. — Нет. Нет. Нет. Не проживает. Я вам русским языком объясняю — он здесь не проживает! — И шарахнула трубку обратно. — Вот же суки, господи!

— Осторожно, побьешь! — Татьяна Александровна выхватила трубку.

— Новую куплю! — огрызнулась Наташка. — И сколько раз тебе говорить — ничего они нам не сделают! Слова это все, понимаешь?! Слова! Вот это все, что они городят, — противозаконно!

Татьяна Александровна стояла растерянная и смотрела на дочь будто бы снизу вверх, хоть роста они были одинакового.

— Все мам, не стой, — велела Наташка и пошла из коридора. — Поди вон лучше во двор, посиди. Тепло-то как!

— Некогда мне рассиживать, скоро Женька из школы, — с тихой досадой буркнула Татьяна Александровна и, дождавшись, пока Наташка выйдет, опять набрала номер.

Глава 9

Любила ли она Толю? Пожалуй, любила, если принять в расчет степень самоотречения, с которой пыталась его спасать. А пожалуй, и нет, потому что не жалела его ни минуты. Сама же Таня никогда себе этого мещанского вопроса не задавала. Любила, не любила — что за пережиток. В идеале от каждого было по способности, каждому по потребности, а Таня огромную за собой знала способность к жертве. А Толя — что Толя? Толя ей, в общем, нравился. Он был симпатичный: высокий, тоненький, но не слабак; с изгибом ресниц, с излетом бровей, ямочками, кудрями и прочими атрибутами мальчик о вой красоты, которая редко переходит в мужскую. Толя был добрый. В том смысле, что не умел никому отказать. От того и шли все его проблемы. И не то чтобы Толя вовсе не имел собственного голоса, но хор других был до того громок, что он вечно велся за самым сильным. И как назло — этот самый сильный голос ни к чему не звал хорошему, а звал то в пельменную за углом, то в пивнушку через два квартала, плюс разминка винишком в общежитии… бедная Толина голова болела все время, где тут было задуматься, тем более, когда денег полные карманы, а родители еще пришлют — они так гордятся, что мальчик учится в столице.