Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса

Клим обиделся:

– Какое такое имя? Какой такой адрес? Я только кликуху и знаю, которую ты назвал. Вот и все. Это же не мой уровень. Чего спрашивать?

– Как чего? – удивился я. – Ты думай, думай. Жизнь-то у тебя изменилась. Вот смотри, как странно. Час назад ты считал, что едешь на стрелку с братками, с которыми можно договориться, а попал в подвал. Как это, чего спрашивать? У тебя жизнь изменилась, урод, а ты никак не включишься. Всосал? Ну, бабу эту Мхадов и Труба вроде как простили тебе, так я ведь не о бабе речь веду, хотя при нужде она станет совсем не таким уж плохим привеском к твоему делу. Мы ее уговорим, не сомневайся, она расскажет о тебе даже то. чего ты сам не знаешь. Она, точно тебе говорю, будет совсем неплохим привеском к трупу под мостом. Это же просто, даже китаец поймет. Два пожизненных срока тебе обеспечены, козел, только ты, боюсь, и одного не отсидишь.

– Ну ты и падла, – обречено признал Клим, стараясь не смотреть в сторону мычащего от боли нарика. Уколы ему сделали, но нарика еще не разобрало. – Только с чего ты взял, что я заговорю? Мы завтра эту твою подземную малину сожжем, а тебя на пенек напялим.

– А мы тебя и пялить не будем, – ухмыльнулся я. – Сейчас сюда придут конкретные пацаны со шприцами и наручниками и прикуют тебя к батарее рядом с нариком. И посадят на иглу. Конкретно. И каждый день в аккурат будешь получать кайф по полной, всосал? А через пару недель сам начнешь просить дозу. Будешь валяться рядом с нариком в соплях на обоссанном тюфяке и просить. Это справедливо. А потом нарик встанет и уйдет любоваться рассветами, кино смотреть, а ты останешься на мокром тюфяке. И ширяться будешь только после нужной нам информации. Доходит до тебя, урод? Сейчас не ответишь – просто за срок, через пару недель все отдашь за дозу. Всосал? Продукт у тебя качественный, сам говоришь, нам не жалко.

– Смотри не ошибись, – мрачно заметил Клим, ни на секунду не переставая жевать. Перспектива его явно не устраивала, но сдаваться он не хотел. – Я тебя не знаю, а меня в городе многие знают. У меня пацаны крепкие, если понадобится, мы с Африки выбьем долги. Нам вся Россия платит. На таких, как я, даже губернаторы ставят.

– На таких, как ты, ложат, – поправил я.

Клим спорить не стал. Спросил мрачно:

– Ломка у нарика?

Я кивнул.

– Ну, вот загнется… Тоже проблема… Труп-то куда?…

Это он как бы уже неназойливо предлагал услуги, как бы торговался.

– Этот не загнется, – успокоил я Клима. – Этот выскочит.

– Выскочит? Этот? – не поверил Клим. И перекрестился: – Вот крест, браток, он, мразь, он омолодиться к тебе приполз. Разве можно чухану верить? Отлежится, мразь, и доза на некоторое время понадобится поменьше. А это экономия, сам понимаешь. «Уйдет любоваться закатами, кино смотреть!» – передразнил он меня. – Ну, ты сказал! Он же чухан, он урод, от него тлением тянет. Раз попробовал, значит, до конца жизни будет помнить, что есть другой способ быть счастливее, чем любоваться рассветами и смотреть кино. Дозу ему ничто не заменит. Если он и выскочит отсюда, то только, чтобы сразу ширнуться.

И перевел на меня мрачный взгляд:

– Ну, выгнал ты цыган из города, разгромил наши точки, связи порушил. Что толку-то? Затариться кайфом можно в любой аптеке. Не запретишь же ты медицинские препараты, тот же солутан, верно? – ухмыльнулся Клим. – Ты сам случаем не астматик? Трудно, что ли, перегнать солутан в первитин? А про эфедрин я уж совсем молчу. Так что, ты сам хорошо подумай, – посоветовал он. – А то скоро сюда придут. От нас не спрячешься.

– Это не вы ко мне, – поправил я Клима. – Это я к вам приду.

Трубников на время исчез.

Ясень и Щукин копили информацию, снимали торговцев.

Судя по тому, что майор Федин перестал меня дергать, все шло без особых эксцессов. Единственное, что удивляло – грязь, с завидной постоянностью выливавшаяся газетами. Если, черт возьми, папка Филина действительно находилась у майора, никакие ссылки на демократию его не оправдывали. Журналистов не обязательно пугать, им достаточно перекрыть доступ к информации. Кому нужны гнусные намеки на умирающую жену Щукина? Кому нужно перетряхивать не слишком-то чистоплотные деяния Трубникова? Леню Ясеня трогали меньше, но трогали-трогали, и висело в воздухе какое-то тревожное ожидание. Почему-то мне казалось, что по-настоящему о Ясене заговорят в связи со мной. Если уж понадобится скомпрометировать работу Фонда, то ударить придется по основателям. Столько грязи, сколько вылито было на Щукина и Трубу, я еще не видел. Но при этом, как ни странно, слухи о Фонде проникали чуть ли не в каждый дом. А город стал чище. Не торчали на каждом углу смуглые беженцы, у которых всегда можно найти дозу. Слиняли ромалы. Не валялись шприцы в подъездах. Травку, и ту стало найти в городе почти невозможно. Жаркое, в сизой пелене навалилось на город лето. Иногда сизая пелена сгущалась еще сильнее – со стороны Казахстана наплывали пылевые бури.