Геннадий Прашкевич - Цветы для Чирика

Бурундучьи щеки оратора тряслись.

Коленом и локтем! – подумал Куделькин-младший с внезапной и непонятной ненавистью. Коленом и локтем! Только так. И повторить. Еще и еще раз повторить.

Тысячи людей на площади.

Они вопят, прыгают, пытаются слушать.

И нет никого, кто встал бы на трибуну и сказал: всё, хватит!

Коленом и локтем! Каждого. Кто. Посмеет. Встать. На пути.

Куделькина затрясло. Подумать только! Неужели полковника Зимина убили в грязной, обожженной химическими выбросами лесополосе только ради того, чтобы какой-то хмырь с бурундучьими щеками называл себя независимым кандидатом в губернаторы и потрясал перед толпой дураков наручниками?.. Неужели капитана Маслова взорвали в сауне ремзавода только ради все того же трепла с наручниками?.. Неужели капитан Витька Ларин застрелился в Чечне только ради того, чтобы этот хмырь с бурундучьими щеками мог теперь так смело потрясать наручниками на площади перед своими же потенциальными избирателями?..

Что он обещает? Почему они вопят так торжествующе?

А сам-то! – зло подумал Куделькин. Разве сам я кручусь не ради того же хмыря с бурундучьими щеками? Разве не его деньгами оплачена, и щедро оплачена, работа Особой группы? Что, в конце концов, я знаю о происходящем? Кто вообще знает правду о происходящем? Может, Лыгин?

Может быть.

Он закурил:

– Ладно. Мы выпьем потом. Когда сделаем дело. Извините меня, Иван Федорович. Сорвался.

И спросил:

– Когда мне выходить на службу?

Лыгин холодно усмехнулся.

Он смотрел на капитана Куделькина все с тем же странным печальным пониманием в глазах.

– Вам не надо выходить на службу, Юрий Иванович.

– Вы меня не поняли, Иван Федорович. Я хочу знать, выходить ли мне на службу прямо с утра в понедельник или мне будет предоставлено несколько дней для отдыха?

– Вам не надо больше выходить на службу.

– Теперь я вас не понял, Иван Федорович.

– Вы же подавали рапорт об отставке?

– Да, конечно. Но это входило в условия игры.

– Вот именно, – негромко ответил полковник Лыгин и печальное понимание в его глазах сменилось отчужденным казенным холодком. – Особая группа пока что не оправдала надежд. Условия игры остаются в силе.

– Как это понимать?

– Ваша отставка принята.

В аэропорту Валентин в это время сидел на деревянной скамье перед входом.

Он тянул из бутылки пиво. Он курил и ни о чем не думал. Старался не думать.

Время от времени он машинально пытался вырвать взглядом из мельтешащих вокруг людей тех, кто вполне мог, наверное, следить за ним, кто вполне мог интересоваться им как фигурантом, но таких почему-то не находилось. По крайней мере, ничего подозрительного Валентин не замечал.

Небритый бомж с подбитым глазом, с жалкими узенькими прокуренными усиками под вялым носом, какой-то длинный, нелепо разболтанный, подошел и на корточках присел в трех шагах от скамьи.

– Чего тебе?

– Да я бутылочку… – жалостливо заканючил бомж. – Ты ведь оставишь бутылочку?.. Ты ведь не заберешь ее с собой?..

Валентин молча протянул бутылку бомжу и тот, жадно прикончив остатки пива, аккуратно сунул бутылку в грязную холщевую сумку, где уже позвякивала пара таких же…

– Мне бы на городскую свалку… – жалостливо, как чайка, проканючил он. Веко подбитого глаза у бомжа подергивалось. – Там, на свалке, знаешь… Там чего только нет!..

– Вот и вали на свалку.

– Ну, ты ска-а-ажешь… – уважительно протянул бомж. – Там же такие волки! Пасть порвут.

Это точно, порвут, покачал головой Валентин.

И вдруг очень ясно, со всеми подробностями вспомнил разговор со своим соседом по самолету, с которым всего несколько дней назад рано утром появился в Новосибирске.

– Ну и утка! – удивился Валентин, ободрав обжигающую фольгу с коробки с горячим. – Кости да кожа.

– Хотели с перьями? – рассмеялся сосед.

Утку с перьями Валентин не хотел, просто его многое удивляло.

Удивлял полупустой салон аэробуса. Удивляли сытые спокойные лица пассажиров, потребляющих много пива. Удивляла костистая утка. Наконец, удивлял сосед – крепкий, усталый, но охотно улыбчивый, одетый с иголочки, как с банкета. Удачливый коммерсант, решил Валентин. Наверное, один из тех новых русских, о которых так много говорят в последнее время.

Черт его знает.

Валентин не хотел гадать.

Может, сосед и не из пресловутых новых, подумал он, но как-то связан с бизнесом. Морда такая. Благожелательно невозмутимая. Знающая, что к чему. К тому же, осторожен. Заметно осторожен. Синюю спортивную сумку, например, не оставил в багажном отделении аэробуса, а принес в салон и заткнул вместе с «дипломатом» под кресло.