Геннадий Прашкевич - Цветы для Чирика

Но Николай Петрович не торопился.

«Видишь, как оно получается, Валентин Борисыч, – негромко журчал его голос, приглушенный еще и крышкой гроб. – Выбор у тебя был. Это ж не я тебя, это ты сам залез в гроб. Вот ты меня обвинил, что я скрывал от страны большие деньги. А зря. Я не скрывал. Я хранил. Из больших денег, порученных мне партией, на себя я не использовал ни цента. Я даже наоборот, во много раз приумножил большие деньги. А ты, Валентин Борисыч, чуть не испортил все дело своим тупым бычьим упрямством. Это ж не мои деньги, пойми! Они мне только поручены. Они хранятся для Дела. Мало ли что говорят вожди на баррикадах. Будущее, Валентин Борисыч, оно строится не на баррикадах, а в тихих закромах, очень тихо и незаметно. Эти большие деньги, Валентин Борисыч, может позволят нам впредь обходиться без баррикад. Вообще без баррикад. Понимаешь? Так что, отдыхай Валентин Борисыч, бык сраный. Если встретимся когда, то уже не здесь, уже не на нашей грешной земле. А там, на небесах, я надеюсь, дурь из тебя выбьют. Ты ведь не думаешь попасть в рай, а, Валентин Борисыч? Вот-вот… Полежи, полежи в гробу, это ненадолго… Сейчас я докурю сигарету и закатим мы тебя, Валентин Борисыч, бык сраный, упрямый, прямо в огонь. Не понимаешь ты отношений одного интеллигентного человека к другому интеллигентному человеку. Спи спокойно, дорогой товарищ».

Дикий сон.

Жуткий.

Валентин просыпался в холодном поту.

Казарма, смертельно надоевшая за год, казалась ему дворцом.

За стеной угрюмо тянули одну ноту обезьяны-ревуны, напоминая приближение сразу нескольких полицейских машин. Но мерзкий угрюмый рев обезьян казался Валентину фанфарами. Он напоминал ему, что что Николая Петровича нет, совсем нет, что он не в России, очень далеко от России, да и сама Россия сейчас, наверное, сильно изменилась, и ему хотелось попасть в Россию.

Именно сейчас.

Увидеть деревянный дом в Лодыгино, увидеть соседей. Ни от кого не прячась повозиться с ребятишками, покопаться в огороде. Вдохнуть запах поздней сухой осени, дыма, ползущего над полями, над тихой рекой с отраженными в ней березами… Но сама мысль, что для этого, как в постоянном жутко повторяющемся сне, придется подниматься на борт «Каравеллы», летящей рейсом Париж-Москва, пугала Валентина до дрожи.

Жуткий сон.

Сон, порожденный тем, через что ему в свое время пришлось пройти. Сон, порожденный тем, через что в свое время пришлось пройти его друзьям, в том числе и Джону Куделькину-старшему.

А Куделькин-младший в это время никак не мог попасть ключом в замочную скважину.

Наконец, попал.

Дверь распахнулась.

Пахнуло из темноты духотой закрытого помещения. В конце длинного коридора тускло блеснуло зеркало.

Плотно прикрыв за собой дверь, Куделькин включил свет.

Да, покачал он головой. Крутой дед Рогожин за свою долгую, честно прожитую жизнь заработал только однокомнатную квартиру. На большую ровеснику Октября, видимо, лет не хватило. Дать ему еще восемьдесят, ухмыльнулся Куделькин-младший, заработал бы, возможно, трехкомнатную. Да и с этой деду повезло. Дед получил ее перед самой перестройкой.

Так сказать, ускорение.

Годом позже крутой дед ничего бы уже не получил.

Все эти крутые деды, подумал Куделькин, мастера только стучать кулаками по столу.

Он прошел в комнату и осторожно поставил черный потертый «дипломат» возле ножек стола, как об этом просил Лыгин.

И осмотрелся.

Выцветший ковер на стене.

На секретере и на полке несколько толстых книг.

Похоже, крутой дед читает только толстые книги. Видно, в них больше мудрости. Старый сервант с посудой. Продавленный диван, застланный вытертым пледом в клетку. Два продавленных кресла. Стулья. Картинки и фотографии на стенах. В коридоре старое трюмо с тусклым зеркалом.

Обыкновенная, удручающе обыкновенная обстановка.

Лет пять назад, вспомнил Куделькин-младший, крутой дед Рогожин подрабатывал в какой-то клинике. Кажется, на Серебренниковской. Самым обыкновенным работягой на подхвате. Свезти в морг мертвеца. Что-то поднести. Посторожить. Нашлась какая-то добрая душа, пристроила к делу деда.

Поморщившись, Куделькин-младший вспомнил одну из бесчисленных, рассказанных Рогожиным историй.

Однажды в клинике в поварском цеху травили тараканов.

Понятно, рабочие обрадовались, что начальство ушло, что никого нет, и устроили в отравленном цеху пьянку.

Сами себе хозяева!

Когда крутой дед Рогожин пришел утром на службу, он увидел страшную картину. На полу кучи дохлых тараканов, и там же, на полу, в тех же самых тараканьих позах валялись рабочие. Передохли, испугался крутой дед. Но опытная сестра-хозяйка быстро растолкала спящих. Это была очень опытная сестра-хозяйка. Вот ведь как водочка взяла, довольно озирались рабочие, поднимаясь и дружелюбно поглядывая на сестру-хозяйку. С дихлофосом, оно лучше усваивается.