Анна Зегерс - Доверие

Нет, Гюнтер Шанц, невысокий, ладный парень, даже не заметил, кто в той дикой неразберихе, пытаясь пробиться к воротам, вывернул ему руку…

Завтра будут хоронить Эллу. Говорили, что она погибла за завод, отдала за него свою жизнь, и прекрасную свою грудь, и свои лучистые глаза. И всю свою боль о первом, погибшем на фронте муже, и все любовные истории, заглушавшие эту боль, и свое второе, хмурое, непонятное Гюнтеру замужество, и надежды, о которых никто никогда не узнает.

Старик Эндерс не утерпел, снова рассказал ему, как видел в последний раз Эллу, как спросил, что она у них на заводской территории делает. И как потом у него вдруг потемнело в глазах. Много позже он все узнал. И о Янауше узнал, да, о Янауше, который стоял рядом с производственной школой и указывал толпе дорогу.

— Дрянь дело, — добавил старый Эндерс, опять думая о своем. Его мучило, что Янауш, старый друг, вместо того чтобы сидеть у них за столом и ворчать, сидит в тюрьме. Как мог он скатиться до такой низости? Выцветших, белесых от ненависти глаз Янауша Эндерс не замечал. Для Эндерса он оставался все тем же Янаушем, с которым он бог знает сколько лет назад пришел учеником в Коссин. А когда директор Берндт сбежал, Янауш, сидя вот за этим столом, сказал: «Ему у нас не по нраву».

— «У нас», — повторил старый Эндерс. — А теперь он сам против нас, хочет нас погубить, почему?

Эндерс не подозревал, что тот же самый вопрос мучает и Рихарда Хагена.

— Его кто-то в Берлине видел, — сказал Гюнтер, — он выходил от отца Вебера.

Эндерс так и вскинулся:

— Но это же не причина, чтобы избить чуть не до полусмерти старого приятеля Эндерса или растоптать Эллу.

— Да вовсе не он тебя избил, — сказала фрау Эндерс, — кто-то другой, чужой человек, и Эллу Янауш тоже не топтал. Ее растоптали чужие, они Эллу не знали.

— Это все едино! — воскликнул Гюнтер. — Он не иначе как в сговоре с ними был.

Томас внимательно слушал, такой же бледный, как во время ареста Хейнца.

Мягкие, теплые лучи заходящего солнца освещали реку за окном и стол в комнате. Люди не знали, зачем им этот переизбыток света. Косые, хитрые лучи добирались до каждого уголка в прибрежных кустах, до каждой морщинки на измученных лицах.

Вдруг распахнулась дверь, в комнату вошла Тони. Поздоровалась коротко, недружелюбно. Даже не села, а шагнула прямо к Томасу.

— Пойдем. Мне надо поговорить с тобой.

Он пошел за нею в ее чуланчик. Она теперь спала отдельно от Лидии, дед сумел выкроить ей из их комнаты отдельный уголок. Закут, но он напоминал Томасу тот чулан, в котором он спал вместе с Робертом Лозе. У Тони на подоконнике и на кровати — для стола места не было — лежали тетради и книги. Над кроватью висел кусок яркого жесткого шелка. Молодежная делегация привезла. Среди книг Томас заметил томик Брехта. Подарок Хейнца.

Тони прислонилась к дверному косяку. Потом хрипло сказала:

— Я хочу спросить тебя о чем-то очень важном. Почему ты донес на Хейнца Кёлера?

— Как донес? — переспросил Томас. Упрек был несправедлив, но Томас весь день мучался оттого, что сказал полицейским о Хейнце.

Тони в упор смотрела на него, губы ее дрожали. И лицо побледнело, как бледнеют смуглые лица. Исчез золотистый налет. Но она взяла себя в руки, спокойно сказала:

— У нас в производственной все говорят, будто ты донес на Хейнца. Кое-кто даже считает, что ты поступил правильно. Говорят, ты этим свое положение исправил.

— Что исправил? Какое положение?

— Тебя ведь все попрекали судом. Правда, даже они говорят, что всю последнюю неделю ты держался молодцом. Но с Хейнцем-то разве вы не дружили? Ну, часто ссорились. Так уж ведется между настоящими друзьями. Он с тобой о многом откровенно говорил. А ты теперь, значит, все это выложил?

У Томаса дрогнули губы. Но и он сумел взять себя в руки, прежде чем ответил:

— А ты сама как думаешь?

— Не в этом дело, — сказала Тони. — Штрукс долго лежал без сознания, а теперь пришел в себя. Он утверждает, что его ударил Хейнц. Сначала задержал у столовой, потом к нему подбежали остальные, Вебер, Бернгард, других он точно назвать не может. Но Хейнца он видел точно. Твои слова, Томас, решили вопрос, и Хейнца арестовали. — Она говорила быстро, взволнованно, во взгляде ее не было и следа нежности, только резкое требование откровенности. — Ты все выложил, о чем Хейнц говорил с тобой, чтобы снова стать паинькой.

Томас так же гневно ответил:

— С каких пор ты веришь всякому вздору? Нет, я не доносил на Хейнца. И ничего из его разговоров никому не передавал. Я не верю, что Хейнц ударил Штрукса. И не знаю, насколько он был замешан в том, что случилось.