Анна Зегерс - Доверие

— Вроде чего?

— Не помнишь разве, как в России было? Мы же все это учили. Колчак, Юденич, Петлюра.

— Ты так думаешь? Почему, объясни?

— Потому. Сразу видно. Именно то же самое. Как в гражданскую войну. А ты и я, мы против Колчака.

— А остальные, послушай, их же много с Вебером, и с Янаушем, и с Улихом?

— Да, много. Как тогда. Иначе до гражданской войны не дошло бы.

— А у нас?

Эрнст Крюгер как-то вдруг целиком положился на суждение Томаса.

— Нет. Не дойдет. Мы останемся на местах. Нас они с толку не собьют. Валяй работай.

Примерно тогда же, когда Вебер пришел и объявил: «Кончай работу. Забастовка», — в ремонтной мастерской прокатного цеха Хейнц Кёлер подал знак маленькому Гансу Бергеру, жестянщику, выключить паяльник.

Ганс был учеником. И очень высоко ставил Хейнца Кёлера. Кёлер казался ему умным и опытным. Такого парня Гансу среди своих сверстников встречать не приходилось.

Хейнц высмеивал все, что Ганс принимал на веру в школе — на уроках обществоведения и истории — и что теперь учил в производственной школе. Однажды, когда Ганс упомянул, что классный руководитель у него некий Функ, Хейнц громко расхохотался. Он тоже имел удовольствие слышать речи этого Функа, на днях встретил его в пивной Нейштадта; подвыпивший, тот в болтовне с подозрительными на вид приятелями ниспровергал те истины, каким учил детей в школе. После этого Ганс никому ни на грош не верил. Хейнц, заметив, что Ганс Бергер ловит каждое его слово, попытался объяснить ему, что плохо и несправедливо в окружающей их жизни. Хейнц сам себе нравился в этой роли. Другим его объяснения не нужны были. Томас, тот даже резко обрывал его. А Тони предупредила, что перестанет с ним дружить, если он не одумается и не перестанет молоть чепуху в подражание своему брату.

Иногда Хейнц брал Ганса в домик на садовом участке Бернгарда.

Бернгард и Вебер, убедившись, что на Ганса можно положиться, приказали парнишке делать все, что ему скажет Хейнц.

Хейнц Кёлер уселся, вытянув ноги, на пол и закурил сигарету. С минуту на минуту должен был прийти Улих или кто-то другой с поручением от Вебера — так они условились.

Но посланный задержался.

А в мастерскую из цеха неожиданно вошел Гербер Петух. Он тяжело дышал. Лицо его пылало под стать волосам, резко контрастируя с белизной глазных яблок, как всегда, если Гербер сильно волновался.

Утром, когда он пришел на завод, произошло следующее. Братья Петцольд, Клаус и Хорст, два нахальных парня, буяны и болтуны, но благодаря силе и безупречной работе бывшие на хорошем счету у Гербера, загородили ему дорогу, заявив, что пальцем не шевельнут, если им сию же минуту не сообщат, что происходит в Берлине.

Овладев собой и весь подобравшись, Гербер ответил, что последние известия и экстренные сообщения передаются по заводскому радио в определенное время, а сейчас начало смены. Поэтому он и все другие считают, что за болтовней и так потеряны драгоценные минуты.

В глубине души он был уверен, что рабочие его цеха пойдут за ним. Но тут его пронзила мысль: оба Петцольда тоже ведь из моего цеха, я был уверен, что они не изменят мне.

Он чуть повернулся, и этого было достаточно, чтобы лучший его рабочий Меллендорф взялся за работу и сосед его тоже. Но Хорст Петцольд снова преградил Герберу дорогу.

— Нет! — крикнул он. — Сперва мы должны все узнать.

Тогда Гербер тихим, но решительным голосом заявил:

— Либо начинай, либо убирайся.

Он поднял руки, и Хорст Петцольд непроизвольно отпрянул, избегая его рук, жестких и гибких, как стальные прутья.

Несколько человек подбежали к ним.

— А ну, Петцольды, успокойтесь.

Гербер яростно принялся за работу. Сердце у него ныло. Он ведь был так уверен в своих людях. Петцольдов, правда, утихомирили, да они и сами бы утихомирились, но доверие его уже дало трещину.

Зайдя в мастерскую, Гербер спокойным тоном обратился к Хейнцу Кёлеру:

— Что это ты делаешь?

— Ты же видишь, Гербер, мы бастуем, — не менее спокойно ответил Хейнц.

Он не встал, только поднял голову. Рабочий день еще не смял его красивого, нахального, хотя и удрученного сейчас лица. Гербер вновь взял себя в руки. Оба взяли себя в руки.

— А почему? — спросил Гербер. И добавил, так как Хейнц не сразу ответил: — Я не понимаю тебя. Да встань же.

Хейнц послушался, но сам на себя за это разозлился. Он сделал глубокую затяжку, чтобы как-то оправдать свое послушание. Сигарету изо рта он не вынул.

— Ты прекрасно знаешь почему, — тихо, со злостью ответил он. — Я ведь хороший товарищ, верно?