Владимир Кулаков - Последняя лошадь

– А что, коню нельзя было намордник надеть? По-моему, я у кого-то видел, из проволоки такой. – Работник по охране труда повернулся к инспектору манежа и вопросительно посмотрел.

– Почему же, можно. Алексей Соколов как раз придумал такой. Теперь вот придётся…

– Мне кажется, это недосмотр берейтора и инспектора манежа. Надо принимать меры! Техника безопасности явно нарушена.

Уязвлённый инспектор обижено засопел – понимали бы! Нашли крайних! Руководство, блин!..

Надо было что-то делать дальше, и Кременецкий взял инициативу в свои руки.

– Ладно, одну посмотрели. Никита Захарович! А Иванова может сейчас показать свою работу?

Света со страхом взглянула на Стрельцова. Захарыч улыбнулся и тихо сказал:

– Что смотришь? Покажешь, что умеешь. А умеешь уже не мало. Я рядом, Пашка тоже. Так что не съедят. Считай, что это обыкновенная репетиция.

Захарыч объявил, что через пять минут будет готов.

Члены комиссии сначала не поняли: «А причём здесь какая-то Иванова?» Кременецкий не стал объяснять, ответив: «Просто посмотрите…»

В составе комиссии сегодня была на просмотре и прежняя руководительница этой конюшни. Коренная минчанка после пережитого инсульта сидела в инвалидной коляске в центральном проходе зрительного зала. Рядом находился её муж, бывший воздушный гимнаст. Захарыч не случайно оказался на репетиционном периоде именно в этом цирке. Теперь в любое время можно было получить консультацию по номеру у бывшей дрессировщицы, что называется, из первых уст, и не по телефону. Света с Захарычем много раз бывали у артистки сначала в больнице, а потом и дома. К ней вернулась речь, но ходить она пока не могла. Между Светой и дрессировщицей установились тёплые отношения, если не сказать дружеские. Муж иногда привозил её на репетиции, она давала советы. Светлана с лёту всё исполняла. Захарыч был доволен – дело двигалось удивительно споро…

– Ну, что, готовы? – Кременецкий командовал, как и положено инспектору манежа. – Смотреть будем или как? – он обратился к членам комиссии.

– Да уж показывайте, что мы зря ехали семьсот километров!

Света выглянула в зрительный зал. Людей было немало. После неожиданного перерыва их прибавилось ещё. Выше всех сидела забинтованная Корсарова с мужем.

– О-ох!..

– Так! Все по местам! Осветители – полный свет! Тишина! Стрельцов с Ивановой, готовы? – инспектор отдавал последние команды.

Из центрального прохода бывшая руководительница конюшни показала Свете большой палец, мол, давай девочка, врежь им!..

За кулисами лошади заняли привычные места, выстроились парами. Униформист приготовился открыть занавес.

Кременецкий знал, что делал. Накануне записали музыку, под которую когда-то работал этот конный номер. Всё тот же Кременецкий вызвал цирковой оркестр. Те разложили ноты, сыграли, звукорежиссёр сделал фонограмму. Под неё Захарыч со Светой и репетировали последние дни.

– Все готовы? – инспектор манежа прибавил строгости в голосе. – Музыку! Начали!..

Из-под купольных колонок полилась мелодия. На манеже появилась шестёрка вышколенных, ухоженных лошадей. Их шеи, забранные арнирами, отливали в свете прожекторов воронёным вороньём. Сиренево-белые султаны на головах и спинах животных покачивались в такт бегу. Сбруи играли драгоценными камнями. На всех снизошло ощущение гармонии, великой вселенской красоты и покоя.

Лошади, услышав знакомую музыку, по памяти стали исполнять отрепетированные фигуры. Так они прошли несколько кругов. Главенствовал Сармат, который строго косил глаз в сторону партнёров, чтобы те не нарушали строй. На манеже осталась четвёрка вороных, которая кружилась в вальсе вместе со Светой. Та являла собой само совершенство женской пластики и изящества. Она покачивалась в центре. Её руки, как руки дирижёра, рождали в воздухе форшлаги сильных и слабых долей, могучее форте и пианиссимо, крещендо и затихающие диминуэндо. Лошади, послушные этим рукам, как под гипнозом, повторяли в движениях желания маэстро. На манеже творил будущий Мастер!..

Пашка залюбовался Светой, едва не прозевав очередной приём лошадей за кулисами. Иванова показала ещё пару синхронных трюков с двумя лошадьми и на финал подняла Серпантина свечой на «офф». Лошади скрылись за кулисами. Музыка стихла…

Довольный и хитро улыбающийся Кременецкий пригласил Стрельцова на манеж. Захарыч вышел и, выждав когда стихнут аплодисменты с выкриками цирковых: «Браво!», сказал: