Эдуард Русаков - Майский сон о счастье

Всё так и вышло, как я задумал. Сын со Светой дали согласие, чиновники тоже пошли мне навстречу (хотя поначалу и упирались, мурыжили долго и упорно, терзали проверками и придирками). Наконец бумага об усыновлении была зарегистрирована в загсе – и мой внук стал моим сыном.

Жить нам трудно, но мы справляемся. Одна добрая женщина, моя давняя бескорыстная подруга (о существовании которой до последнего времени не подозревали ни мой сын, ни Светлаша, вообще никто) заходит к нам иногда в мастерскую, где под антресолями я устроил детский уголок для Валерика. Он лежит там (или сидит) в своей кроватке, сладко спит или бодрствует, плачет или смеется, и таращит на нас свои бессмысленные раскосые карие глазенки, и улыбается во весь рот, высунув толстый язык, и забавно шевелит короткопалыми ручками. Эта добрая женщина (знать ее имя вам вовсе не обязательно) помогает мне по хозяйству, хотя я ее ни о чем не прошу, а если она вдруг когда-нибудь предложит мне как-либо узаконить наши с ней отношения, я, конечно, отвечу отказом. Потому что я вовсе не собираюсь искать для Валерика новую мать – ему хватит и одного меня. И добрая женщина это понимает, чувствует – ведь она же не только добрая, но и умная, и очень чуткая. Да и навряд ли бы ей захотелось связывать накрепко свою угасающую жизнь с двумя такими нелепыми, хотя и симпатичными уродами, как я и Валерик. По ее добрым серым глазам я вижу, что она и меня-то только жалеет и никогда не сможет полюбить моего дорогого, моего драгоценного мальчика.

Да, конечно, я всё понимаю, у меня нет иллюзий. Я понимаю, что вообще любая любовь – это наживка, на которую мы клюем и нас ловит природа (или судьба, или бог, или дьявол – что, впрочем, почти одно и то же, прости меня, господи). Но да пусть будет благословенна эта наживка и этот крючок, и эта ловушка, и весь этот сладкий обман. Без всего этого жизнь наша не имела бы никакого смысла.

Добрая женщина умерла от сердечного приступа (кто бы мог подумать! – такая была спокойная, тихая, никогда не жаловалась на сердце), а мы с Валериком живы-здоровы, нам хоть бы что… Кто бы мог подумать… Так и живем вдвоем – старый да малый. И ведь как-то справляемся с жизнью!

Вот он вышагивает своими косолапыми ножками по полу моей (нашей!) мастерской, вот он ритмично прихлопывает под музыку короткопалыми ладошками (очень любит, когда я ставлю диски – хоть классику, хоть рок, хоть джаз, хоть попсу, Валерику всё по нраву), а вот он останавливается возле холста, над которым я снова колдую, пытаясь придать заурядному заоконному городскому пейзажу некое романтическое очарование, некий волшебный флер, избегая при этом явной условности и работая лишь цветом, сочетаниями красок, нечаянными всплесками, всполохами мазков…

– Па-па! Па-па! – произносит Валерик по слогам, восторженно разглядывая разноцветный калейдоскоп на палитре, переносимый на холст, и протягивает к рождающейся картине свои ручонки: – Дай! Дай! Дай!

Я давно заметил его любовь к краскам – и разрешаю ему пачкать листы ватмана и картона. В такие минуты Валерик стонет и пыхтит от счастья, высовывает язык и пускает слюни. Смотреть на него грустно и радостно, но лучше смотреть не на него, а на то, что он пытается изобразить – все эти цветовые пятна, весь этот яркий праздничный хаос, в котором угадывается скрытая гармония и соразмерность, и всё это мне, ей-богу, нравится, очень нравится, а ему, дурачку, нравится сам процесс живописания, и в эти всё более частые минуты совместного творчества мы, кажется, оба счастливы и почти ничего не боимся.

Иногда мне мерещится, что мы с Валериком так сроднились и сблизились, что успели даже повлиять друг на друга. Он заразил меня своим блаженным жизнерадостным слабоумием, и я с каждым днем все более впадаю в детство. А он – заразился от меня любовью к живописи, и от этого я привязался к нему еще больше.

Тут, казалось бы, пора ставить точку и завершать мой рассказ на оптимистической ноте. Но хэппи-энд бывает только в кино, впрочем даже в кино жанры различаются глубиной погружения в реальность. Там, где поверхностный и сентиментальный взгляд видит сладкую мелодраму, глаз более зоркий может разглядеть трагедию. А еще очень многое зависит от временных рамок. Так, обычно сказки (в том числе и сказки для взрослых) заканчиваются свадьбой, но в реальной-то жизни со свадьбы лишь начинается настоящая история.

Так и в нашей с Валериком жизни главные испытания ждали нас впереди.