Дмитрий Шишкин: Возвращение красоты

Книга «Возвращение красоты» объединяет в себе циклы автобиографических рассказов и очерков, написанных в разные годы священником Димитрием Шишкиным. Автор искренне, глубоко и в то же время увлекательно рассказывает о своих духовных исканиях, о неутолимой жажде Бога, которая с самого детства побуждала его во всём находить отблески Божественной красоты, на многие годы отвергнутой и позабытой нашим народом.

Издание будет интересно не только православным читателям, но и всем, кому небезразличны вопросы веры и смысла жизни.

Путь человека к Богу всегда подобен некоему незримо совершающемуся таинству, недоступному для посторонних глаз и недосягаемому для рационального осмысления. Таинство всегда «паче слова и разума», его невозможно уразуметь — перед ним можно лишь в благоговении остановиться, задуматься, восхититься — и это будет первым шагом к выражению того, что по самой своей сути является невыразимым.

Книга священника Димитрия Шишкина «Возвращение красоты» являет собой именно такую благоговейную попытку осмысления собственной жизни как сокровенного таинства встречи с Богом. Написанная в форме автобиографических рассказов, она удивительным образом повествует нам не столько об авторе, сколько о самих себе — ведь эта наша, до боли знакомая жизнь предстает перед нами: жизнь целых поколений, выросших и воспитанных в духе материализма и не имевших никого, кто рассказал бы о существовании иной, нематериальной Красоты — той, которая так часто взывала к нам из глубины веков, из полуразрушенных старинных храмов, из заросших бурьяном могил подвижников, из покрытых многолетней пылью священных книг. Той Красоты, которая в недавнем прошлом была отвергнута, растоптана, предана забвению… «И что вынесут в уме и сердце своем современные дети народа, взросшие в скверне отцов своих?..» [1] Достоевский Ф. М. Дневник писателя. Гл. 3 // Собр. соч.: В 15 т. Т. 12. Л.: Наука, 1994. С. 34.

Именно с такого покаянного признания и болезнования об этой трагической странице нашей истории и начинается книга. В рассказе «Облеченная в Солнце» автор открывает нам судьбу сотен и тысяч безвинных людей, закончивших свою жизнь в тюремных бараках и братских могилах. Это и есть первый шаг на пути к утраченной чистоте души — вернуться к истокам духовной катастрофы и почтить память тех, чей подвиг веры и исповедничества стал лучшим свидетельством и лучшей проповедью, какую они могли бы оставить нам, своим нерадивым потомкам. Аще не умрет — не оживет[2] Ср.: 1 Кор. 15, 36.… Осознавая всю цену нашей нынешней свободы, автор преклоняется перед силой любви и веры этих людей, признавая свою скудость.

Покаяние и благодарность Богу — вот то, в чем черпает силу предельная искренность отца Димитрия, вот то, что придает всей книге задушевный настрой исповеди. В этом и ее ценность, и острота, — острота от боли сопереживания, потому что автор не защищается, не пытается себя как-то обелить, выставить в выгодном свете… не ищет своего[3] 1 Кор. 13, 5.. И потому позволяет нам, часто даже в ущерб собственному самолюбию, заглянуть в самые потаенные уголки своего сердца, начиная от светлых детских озарений и юношеской влюбленности и заканчивая духовными переживаниями уже зрелого человека, облеченного в священный сан.

Детские воспоминания автора, очень трогательно и лирично написанные, передают нам исключительную восприимчивость ребенка ко всему доброму. Даже по прошествии лет память сохраняет именно те моменты, которые связаны с прикосновением к иной, духовной реальности, будь это неотвязное стремление куда-то улететь на склеенном из туалетной бумаги воздушном шаре или убежать куда-то по крышам старых домов или какое-то иррациональное желание «уйти туда, куда обязательно должен уйти человек, во что бы то ни стало»… Каждое слово здесь — это узнавание, будто сквозь толщу прошедших лет ты переносишься в свое собственное детство, с его предновогодним ожиданием чуда, с его необъяснимыми восторгами перед торжественным великолепием парящих снежинок или мощью бурных ливневых потоков. Пожалуй, только в детстве и возможно это безраздельное счастье от одного только созерцания красоты и благости бытия, — счастье от первого открытия неведомого пока еще Бога, заставляющее маленького человека позабыть на время о шалостях и игрушках…