Дмитрий Шишкин - Восстание

Глава I

Толпа стекалась на Красную площадь заранее «подогретая». Были тому веские причины. Во всяком случае, ни прохожих, ни самих спешивших на концерт, ни, что особенно важно, полицейских это не удивляло. Событие – из ряда вон, не каждое десятилетие такие легендарные музыканты приезжают. На площади бар не откроешь, вот и готовилась публика самостоятельно. И холодно было, несмотря на календарную весну.

Этот первоапрельский холод сыграл важную роль в последующих трагических событиях. И дело было даже не столько в алкогольном подогреве толпы. Как обычно – стечение обстоятельств.

Например, факт установки VIP-трибуны. Он стал следствием мерзкой погоды: не будь холодно настолько, чтобы можно было похвастаться меховыми обновками, потащили бы своих благоверных на концерт дородные матроны с ярким макияжем на расплывшихся лицах? По крайней мере, не в таких количествах точно. Ведь у большей их части кумиры юности были иные: с заунывными песнями на три аккорда, совсем не похожие на этих вопиюще поджарых, в их-то возрасте, британцев с непонятными текстами и столь же непонятной музыкой. Но не прийти на такое громкое событие, по сезону в новой шубке, было бы светским казусом. Так что заявок на «особо важные» места было столько, что пришлось отдельный сектор обустраивать. Кто конкретно распорядился, потом так и не разобрались. Да и не выясняли особо, всё было понятно: не в толпе же випам тереться со своими животами и дамами в горностаях.

Впрочем, все эти рассуждения уже из области более поздних морализаторских генеральских бесед. А фатальное обстоятельство в этой цепочке было определено следствием однозначно: VIP-трибуну сделали, а отдельного входа к ней – нет.

***

Организаторы концерта посчитали, что достаточно установить металлодетекторы всего в двух местах: легче проследить за тем, чтобы безбилетники не пролезали. Всё вроде бы продумали, випам в билетах время пораньше вписали – займут спокойно свои места, поручкаются, пообнимаются, а там уж и остальных запускать можно. Сначала пять тысяч счастливых обладателей билетов на сидячие места. Потом двадцать тысяч «стоячих». В плане всё было чётко.

Но когда публика попроще уже заполнила пространство перед заграждениями, важные персоны всё ещё тянулись. Если кто и подъехал, задержавшись, протиснуться уже было невозможно. А со стороны собора, где готовились музыканты, их заграничный директор строжайше запретил любых посторонних в принципе.

Народ тем временем напирал. Полицейских практически впечатали в ограждения, рации хрипло надрывались матами в адрес организаторов.

Кирилл, худосочный невысокий парень, заметно дрожал, прижав к себе обеими руками огромный, с него размером, прямоугольный чёрный футляр от какого-то музыкального инструмента, скорее всего, синтезатора. Он и сам не знал точно: купил у знакомых музыкантов то, что подошло по размеру.

Молодой человек периодически делал попытки пробраться сквозь толпу подальше от ограждений, но его неизменно сносило людской волной обратно, прямо к ментам. Каждый раз, когда его прижимало к человеку в униформе, дрожь усиливалась, а колени предательски подгибались. Прямо так, на полусогнутых ногах, с поднятым над головой, словно хоругвь, футляром, он вновь бросался в толпу, смешно, как болванчик, выныривая то с одной стороны «гробика», то с другой, пытаясь разглядеть брешь в стене тел.

В один из «приливов» футляр выскользнул из окоченевших от волнения и холода рук, Кирилл попытался остановить его падение коленками, но лёгкий ящик подпрыгнул на них и тюкнул двухметрового полицейского прямо в шлем. Гигант с огромным боевым шрамом через всё лицо и полуживой от страха аспирант биоинженерного факультета МГУ посмотрели друг на друга.

Полицейский не сразу сфокусировался на кирилловском лице, полузакрытом воротником пуховика. Наконец запеленговал подозрительно испуганный блеск карих глаз где-то на уровне своей груди. Омоновец недовольно отодвинул от себя футляр и угрожающе – иначе он не умел – спросил:

– Это чё ещё?

Кирилл хлопнул глазами. Ему показалось, что непозволительно громко.

– Ты из этих, на разогреве, чёль? – Голиаф, окинув взглядом скукоженную фигуру и профессионально оценив уровень представляемой опасности, сменил гнев на милость.

Парень отчаянно закивал, чудесным образом одновременно и утвердительно, и отрицательно.

Мент скептически скривился: гражданин перед ним с каждой секундой всё больше походил на больного. Но испуганный пуховичок, наконец, одолел судорогу и выдавил из себя: