Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Если мне в Крыму случается оказаться в горах возле разрушенного пещерного монастыря или храма, то я не просто останавливаюсь, а как-то замираю душой, прислушиваясь… И тогда точно ветром веет откуда-то — я отчетливо чувствую тот дух, которым была исполнена жизнь давно почивших людей: священников, монахов, мирян… Этот дух так реален и ясен, так чист и высок, что мне кажется — я присутствую с теми людьми в том мире, которого больше не существует, но который продолжает свое бытие, несравненно более реальное, чем реальность нашей убогой «действительности».

И всякий раз у этих древних развалин я слышу отдаленное звучание Литургии. Нет, это не ангельское пение, не хор голосов, но то, что превыше чувственного. Это ликование любви, торжество победы и обещание жизни, дарованной Тем, Кто Сам есть путь и истина и жизнь [43] Ин. 14, 6. … И в эти минуты я точно знаю — для чего все,и все обретает смысл и истинное свое значение. Даже скорби, страдания и сама смерть предстают предвестниками радости, которая стоит того, чтобы ради нее претерпеть безумие мира. Это похоже на зов, столь сильный, что хочется все оставить, только бы дойти, прозреть до конца, приобщиться… И я знаю, что это — зов Царствия Небесного, Божий зов; и люди, жизнь которых открывается в этих «веяниях», — это святые, исполнившие на Крымской земле свое высшее предназначение — быть чадцами Божиими.

Когда я был еще маленький, в детском саду у меня была закадычная подружка Лариска, и мы с ней постоянно выдумывали какие-то штуки. Не то чтобы глупости, а так… выдумывали, и все. Ну, фантазерами были… Вот стали, например, дети в садике хвалиться своими родителями. Один говорит, мол, у меня папа на складе работает и всего, чего хочешь, достанет; другой еще что-то, а третий просто на лопатки всех положил. «У меня папа, — говорит, — танкист, ясно? Приедет на танке — и всем вам капец». А у меня папа геофизиком был, и я даже толком не знал, что это такое. Лариска выручила. «А у Димки, — говорит, — папа геофизик, понятно?» И смотрит на всех торжествующе. «А чего понятно-то?» — спрашивают у нее. «А то, что он… алмазамикакает!..» Ну, тут все, конечно, умолкли, потому что всем понятно: алмазы — дело серьезное. Вот такой она была человечек классный — Лариска. Настоящий дружок.

Как-то нас наказали с ней, посадили за что-то на скамейку, и вот мы сидим и думаем: что делать? И решили сделать воздушный шар. Сделать и улететь. Шар должен быть легким — это понятно, а самый легкий материал — это, конечно, туалетная бумага. Не такая, как сейчас, — рулонами, а другая. Были такие тонкие папиросные листы, нарезанные квадратиками. Вот из них и решили начать клеить шар. А у меня вечером родители как раз уходили куда-то: в театр или кино — не помню, и мы с братом взялись за дело. К одному листочку приклеили с четырех сторон еще по одному, к тем еще, и пошло-поехало… Когда родители пришли, мы уже весь пол в нашей комнате застелили таким большим папиросным листом, склеенным из кусочков. Лариска тоже должна была дома сделать такой лист… Мы бы их соединили, потом сплели бы корзину из прутьев, веревками бельевыми привязали бы, и все… Осталось бы только надуть и лететь. Лететь!..

Ну что сказать… Папа, когда увидел, что мы сотворили, только почесал за ухом и спросил: «Интересно, а что бы они дальше делали?». А мама почему-то добавила: «Нужно газовый баллон куда-то убрать, а то я чувствую, что мы скоро все полетим…».

А ведь верилиже! Вот чудеса… Эх, дурачки, дурачки мои дорогие, где же те страны волшебные, в которые мы все собирались лететь когда-то?..

Вот уже лет двадцать, как нет в моей жизни Нового года. И даже не потому, что праздник этот «не православный», нет. Уже задолго до моего воцерковления от Нового года остались только «рожки да ножки»: слякотная суета последних дней, классическое обжорство, отупляющая пестрота экрана, китайская канонада — салют Поднебесной — и… все.

А где же то — детское — невосполнимое горячительными напитками, салютами и салатами предвкушение чуда? Где та естественная, через край, полнота восторга?..

За две недели до Нового года город наполнялся не просто ожиданием, а предвосхищением, отрадой, дыханием праздника. Оно проникало повсюду, в самые смятые, скомканные безнадежно легкие, так что все без исключения люди становились на это время родными братьями… даже сестры становились братьями, даже члены правительства и дружинники, честное слово…