— Но мы-то знаем, что Егорычев соврал.
— Мы знаем, Мартынов не знает. Он отправляется на Малую Полянку, в галерею Гельмана. Может получиться классная глава.
— Чем?
— А ты представляешь, как живет художественная тусовка? Идиотские перформансы, инсталляции. Художник Кулик выскакивает голый, с собачьим ошейником на шее, бросается на посетителей. Он же в каком-то музее в Европе предлагает всем понюхать говно. Про картины забыли, главное — привлечь к себе внимание, заставить о себе говорить. Последнее время Гельман немного остепенился, занялся политикой. Но в душе был и остался провокатором. Разве не интересно?
— С жиру бесятся. Чего тут интересного?
— Это жизнь, Паша. Какая есть. Ты можешь ее ненавидеть, презирать, но отменить не можешь. А как сделать эту главу, скажу. У Толстого есть пьеса «Плоды просвещения». Там мужики приходят к барину за деньгами, которые он им должен. Как бы их глазами показывается жизнь господ: спиритические сеансы, столоверчение — все, чем увлекалась интеллигенция в начале прошлого века. Вот так и Мартынов, как толстовские мужики, смотрит и не понимает, куда он попал: все эти педики, бородатые гении.
— Чем кончится глава?
— Мартынов находит искусствоведа, которого в свое время нанимала Ирина. Тот говорит: да что вы, картины Егорычева не стоят той краски, что на них потрачена.
— Валерий Николаевич, может, сами и напишете, а? — заныл Паша. — Вы так хорошо все видите. А мне вникать, ехать к Гельману…
— У нас кто ученик? Ты или я? Вот и учись. А у меня есть более сложное дело — Анжела-Ольга.
Мирную беседу соавторов нарушил телефонный звонок. Акимов взял трубку:
— Слушаю!.. Даю. Вас. Из «Парнаса».
Леонтьев нажал копку спикерфона.
— Валерий Николаевич? Михаил Семенович хочет с вами поговорить. Соединяю.
— Привет, Валери, — прозвучал по громкой связи хмурый голос Смоляницкого. — Ты что же это делаешь?
— Что я делаю?
— Не понимаешь? Ко мне прибежал Герман Арбузов, брызгал слюной: почему я тебе плачу за роман четыре тысячи, а ему тысячу восемьсот? Иванов звонил, другие звонили. Решил взбунтовать моих авторов?
— И в мыслях не было. Сказал в случайном разговоре — только и всего.
— А подумать о том, что сказал? Я заплатил тебе за хорошую работу, но это не значит, что ты можешь болтать об этом на всех углах. В договоре сказано: все сведения являются конфиденциальными и разглашению третьим лицам не подлежат. Ты грубейшим образом нарушил договор!
— Сбавь тон, Михаил Семенович, — посоветовал Леонтьев. — Никаких договоров у нас с тобой давно нет. Ты платишь наличкой, я беру и иду умытый.
— Это знак доверия! Ты хамски обманул мое довериеТак порядочные люди не поступают! Предупреждаю, Валери, играешь с огнем. Это может плохо кончиться!
— Ты все сказал? А теперь послушай меня. Плевать я хотел на твои предупреждения. Я на тебя работаю, но я у тебя не служу. Своим редакторам устраивай выволочки, а меня избавь. И если в другой раз захочешь поговорить со мной, сначала прими валерьянки!
— Да ты…
Леонтьев прервал связь.
— Он мне будет грозить! — злобно пробормотал он. — Он меня будет предупреждать!
— Валерий Николаевич, вы уверены, что избрали правильный тон? — осторожно спросил Акимов. — Он все-таки издатель, мы зависим от него.
— Паша, ты все перепутал. Мы без него проживем. Как — другой вопрос. Он без нас — нет. Не мы зависим от него, а он от нас. Издателей сейчас — пруд пруди. Писателей, которые чего-то могут, — поискать. Запомни это и никогда не забывай, поможет жить!..
* * *
«Как и предполагал Мартынов, заключение специалистов из Института Сербского о вменяемости Рогова звучало совершенно однозначно: вменяем. Психика устойчивая, консервативная. Припадкам раздражительности и агрессивности не подвержен, сохраняет самообладание в самых сложных ситуациях. И в этом роде на трех страницах.
Результат экспертизы был очень неудобен для обвинения. Обстоятельства убийства Егорычева (если это было убийство) были таковы, что ни о каком хладнокровии и устойчивой психике преступника не могло быть и речи. Контролирующий свои поступки человек не явится на место преступления со своим пистолетом и, уж тем более, не оставит оружия после убийства, зная, что по номеру его мгновенно найдут. Если же это было самоубийство и Рогов оказался в этот вечер в квартире Егорычева по чистой случайности (на чем будет настаивать защита), то какие причины могли подтолкнуть к роковому решению молодого человека в тот момент, когда в его жизни все начало чудесным образом складываться? Вот, даже купили две его картины. Пусть не знаменитая галерея Гельмана, тут он приврал, пусть какой-то неизвестный коллекционер, — но купил же, за очень хорошие деньги. И после этого пускать себе пулю в голову? Не сходится.
Читать дальше