Виктор Левашов - Сочинить детективчик

Если бы дело рассматривалось в обычном уголовном суде, его бы наверняка отправили на доследование. От суда присяжных можно было ожидать чего угодно: от „виновен, но заслуживает снисхождения“, до „невиновен“, так как обвинение не смогло предоставить убедительных доказательств вины. Для Мартынова оба решения были плохими. Второе потому, что это была явная служебная недоработка, которая не умилит ни начальство Авдеева, ни руководство МУРа. Первое потому, что в виновности Рогова Мартынов, в отличие от Авдеева, был не стопроцентно уверен. Были сомнения, были. Не тот человек, чтобы в припадке ревности хватать пистолет и бежать к сопернику. А если допустить, что в малоубедительном рассказе Ирины Роговой все-таки была доля правды, все события представали совсем в другом виде.

Что происходило с Егорычевым в последнее время? Чем он жил, как он жил, что его беспокоило, если вообще что-нибудь беспокоило? Только один человек мог на это ответить — Анжела, она же Ольга.

Мартынов хотел ей позвонить сразу после допроса Ирины Роговой, но навалилась текучка. Принято думать, что включение в оперативно-следственную группу автоматически освобождает опера от всех других дел. Если бы. Разве что в случаях, когда речь идет о резонансных преступлениях вроде недавнего убийства первого заместителя председателя Центробанка. Убийство никому не известного художника к таким преступлениям не относилось, Мартынова от других дел никто не освобождал, приходилось крутиться. Наконец он выкроил время и позвонил по телефону, который был указан в рекламе „Самые прелестные девушки Москвы ждут встречи с Вами“. Номер был длинный, „кривой“ — мобильника. Грамотно, машинально отметил Мартынов, с ходу бордель не вычислишь. Включился автоответчик:

„— Хай, дарлинг! — прожурчал в трубке нежный женский голос. — Как я рада, что ты позвонил. Но меня сейчас нет. Оставь свой телефон, я тебе обязательно перезвоню. Бай-бай, дарлинг!“

— Привет, Ольга, — проговорил он, дождавшись гудка. — Это Мартынов. Позвони мне, есть дело. Жду.

Она перезвонила в тот же день. На этот раз звонок был с домашнего телефона. На АОНе высветился номер, Мартынов записал его в настольном календаре.

— Здравствуйте, Георгий Владимирович. Вы звонили?

— Звонил. Надо бы встретиться.

— А в чем дело?

— Не по телефону.

— У меня жутко мало времени. Зачетная сессия. Завалю, не допустят к экзаменам. Страшно подумать — вылететь с четвертого курса!

— Это у меня мало времени, — перебил Мартынов. — Вызвать повесткой? Вызову. Не придешь, доставят с милицией. Хочешь так?

— Ладно, уговорили. Где, когда?..

Встретились вечером в „Кофе-хаус“ на Неглинке, где когда-то уже встречались. Расплачиваясь у бара за капучино, Мартынов отметил, что чашка кофе, которая три года назад стоила 90 рублей, нынче уже 130. Вот так бы зарплата росла, как цены.

Ольга бросила светлый плащ на спинку стула, сидела свободно, нога на ногу, не обращая внимания на восхищенные взгляды мужчин и ревнивые женщин. В скромном темном костюмчике, который казался на ней вызывающе скромным, с короткой стрижкой черных волос, открывающих тонкую („лебединую“, вспомнил Мартынов) шею, с огромными тревожными глазами, она была очень хороша собой, сознавала, что хороша, и несла свою эффектную красоту словно бы с неудовольствием, как утомительную ношу, от которой, к сожалению, нельзя избавиться.

— Сколько времени ты жила с Егорычевым? — сразу перешел Мартынов к делу.

— Месяц, чуть больше. Только вряд ли это можно назвать — жила. Приезжала, иногда оставалась на ночь. С ним было легко, можно ни о чем не думать. И он умел сделать женщину счастливой.

— Где ты с ним познакомилась?

— У кого-то в гостях. Или в клубе. Не помню.

— Он знал, чем ты занимаешься?

— Нет, для него я была женой французского дипломата. Ему это нравилось, паренек был довольно тщеславный. Даже с матерью меня познакомил — вот какие женщины меня любят… Я не похожа на жену французского дипломата? — оскорбленно отреагировала Ольга на ироническую усмешку Мартынова.

— Похожа, не возникай. Ты довольно плотно общалась с ним больше месяца. Не заметила чего-нибудь необычного в его поведении?

— Да нет, все было нормально. Вы про что?

— Может быть, жаловался на невезуху? Впадал в депрессию? Говорил, что не хочет жить?

— Нет, при мне нет.

— Никогда не видела у него пистолет? Может, случайно. Или хвастался.

— Никогда. У него был пистолет?