Виктор Левашов - Сочинить детективчик

— Никак. Попрет халтура. Когда писатель пишет за того парня, халтура неизбежна. Зачем выкладываться, если книга не моя?

— Можно написать в договоре, что со временем автор сможет переиздать книгу под своим именем. Скажем, через пять лет. Стимул?

— Кто знает, что будет с нами через пять лет!

— Да, времена меняются быстро, — согласился Эбонидзе. — Твою мать, дали бы хоть лет десять спокойно пожитьЛадно. Мне нравится, что писатели будут выпускать книги под своими фамилиями. Мобилизует. Может, и пусть? Серия одна, авторы разные.

— А как быть со сквозными героями? Тот же Мартынов. У нас он один, у другого автора будет совсем другой.

— Да, задачка… — Эбонидзе снова побарабанил пальцами по подлокотникам кресла. — А вот какПридумал. У каждого автора детективов есть свой любимый герой, верно? Оперативник, следователь, сыщик. Вот путь он и приведет его в серию. «Ментов» смотрите — «Улицу разбитых фонарей»? В одной серии главный герой этот, носатый, как его?

— Казанова, — подсказал Леонтьев.

— Вот-вот. А в другой главный Ларин, Казанова на втором плане. Почему бы и нам так не сделать? У вас главным будет Мартынов. У других авторов — кто-то другой. Объединяющий момент есть — все они служат в полиции нравов. По-моему, выход.

— Пожалуй, — помедлив, согласился Леонтьев. — Нужно подумать.

— А чего тут думать? — возбудился Эбонидзе. — Найдите трех-четырех хороших авторов, и вперед. Сразу запустим их в работу. Когда вы закончите свой роман?

— Месяца через три.

— Прекрасно. К тому времени подтянутся и другие. Через полгода у нас будет четыре романа. С ними уже можно запускать серию. Договорились?

Пробираясь к выходу через заставленный строительными козлами холл, Леонтьев с усмешкой подумал, что на этот раз причиной тайфуна, который обрушится на это невезучее издательство, будет он.

В советские времена в Союзе писателей СССР было около десяти тысяч членов, из них две с половиной тысячи москвичей, остальные из провинции и союзных республик. Однажды в разгар перестройки Леонтьев заехал с женой (она была еще жива) поужинать в ресторан Центрального дома литераторов и обратил внимание, что публика в Дубовом зале какая-то необычная. Не было развязных завсегдатаев ЦДЛ, знающих всех официанток по именам и чувствовавших себя в ресторане, как дома. Вернее, они были, но как бы затерялись среди крупных мужчин с красными лицами в добротных костюмах и давно вышедших из моды галстуках. Официантка объяснила:

— Пленум Союза писателей РСФСР.

— Вот смотри, — сказал Леонтьев жене. — Завтра все эти люди останутся без куска хлеба.

И как в воду глядел. Раньше у каждого из областных писателей был свой лужок: раз в год-два книжка в «Современнике» или в «Советской России» о каком-нибудь герое Соцтруда, рассказец в альманахе, очерк в местной газете. Плюс литконсультация на полставки, плюс руководство местным литобъединением. Не разгуляешься, но жить можно. Халява кончилась сразу и навсегда. Где тот «Современник», где та «Советская Россия», кому нужны книжки о героях Соцтруда, будь они даже трижды героями? Провинциальный писатель вдруг обнаружил себя на развалинах собственного дома. Было от чего взвыть. Немудрено, что Союз писателей России сразу стал прибежищем самых лютых ненавистников новой власти.

Положение московских литераторов было не лучше. Книги, ждавшие выхода годами, вылетели из планов издательств. Толстые журналы, тиражи которых съежились до микроскопических размеров, вообще перестали платить или платили такой мизер, что за гонораром не стоило и ехать — на бензин больше потратишь. Исчез Литфонд, писательская поликлиника стала платной. Тихо скончалось даже Бюро пропаганды художественной литературы, которое в трудные времена подкармливало писателей, давая путевки на встречи с читателями. Одно выступление — 16.50. Если в день провести три выступления, а подписать путевок на десять, то получалось ничего, жить можно. И вдруг все обесценилось, как вклады в сберкассах, — наработанные связи, опыт, имя.

Московский писатель — существо более проворное, чем его провинциальный собрат. Во все времена столица оттягивала на себя из провинции наиболее активных и честолюбивых людей. Но и они оказались не готовы к рынку. Собственно, рынок существовал и раньше, только на нем был один покупатель — Слава КПСС. К нему приспособились, установилась более или менее устойчивое равновесие. Сейчас на рынок пришел покупатель, который платил за книгу трудно заработанные рубли, и диктовал спрос. И оказалось, что двум с половиной тысячам московских писателей нечего ему предложить.