Борис Евсеев - Чукотан

– Две нарты уходят на рыбалку Грушецкого! За подмогой уходят! «Колчаки» на телеграфе и в доме Бесекирского! Там бойниц понаделали, штурм готовят!

Мандриков сник, потом нашелся, крикнул:

– Возьми двоих, Иван, перехватите нарты!

Как только трое с винтовками наперевес выскочили на улицу, началась пальба.

Стрельбой по ревкомовским окнам руководил кто-то опытный, беспощадный. Стреляли с четырех сторон – кроме позиций на радиостанции Учватова и в доме Бесекирского, заговорщики организовали еще две: в близлежащих домах Сукрышева и Петрушенко. И того и другого Елена знала, бывала у них с Павлом не раз…

Равнодушие стало потихоньку исчезать, и Елена скоро почувствовала: тут им всем и конец. Не слишком-то сочувствуя революционным переменам, она все же плотно приписала себя к Мандрикову, а значит и к ревкому. К мужу назад не хотела, липких губ свекра остерегалась даже во сне… Кинувшись в комнату, где заседали ревкомовские, она суматошно обняла и поцеловала Мандрикова, тот досадливо отстранился. Не обращая внимания на выстрелы, целовала еще, еще…

Новый залп раскидал ревкомовцев по углам.

Отстреливались редко, вяло.

– Конец, – хрипло зареготал вдруг Игнатий Фесенко. – Ну, Мандрик, ну, кобель недорезанный. Все из-за твоей бабы!

– Цыц, Игнат! Не баба дорога мне, революция!

– Ну если бабы тебе не жаль… А пошли ты ее к ним на переговоры. Хошь, я с ней пойду? Хоть раз по дороге пошшупаю…

– Здесь, здесь, Игнашка, останешься. А вот ее я и пошлю, может…

– Давай, командуй, матрос, горячей! Или бабу свою с белым флагом скорей посылай, – не унимался Фесенко.

– Куда стрелять? У них с четырех сторон укрытые позиции…

Мандриков вспомнил: еще в конце декабря на заседании ревкома моторист Фесенко настаивал: «Бросай ты, Мандрик, свою сожительницу! Она графинькой только прикидывается. И что обожает тебя – врет. Утка она подсадная… Крякает им потихоньку…» «Ну ты, потише тут», – замахнулся тогда на Фесенку Мих-Серг. «А что? Самого Степан Тимофеича Разина княжна проклятая сгубила! А тебя графинька – так в два счета погубит. И хрен бы с тобой: весь ревком под ножи она пустит»!

Мандриков тогда же хотел вывести Фесенко из ревкома. Но вывел позже, когда узнал, что Фесенко среди рабочих угольных копей не раз и не два говорил – мол, некоторые большевики Ново-Мариинска, захватив власть, не только отбирают чужое имущество – чужих жен присваивают! С энтими женами и с награбленным добром в Америку драпать собираются!

Выведенный из ревкома Фесенко продолжал, однако, рьяно во всех делах участвовать…

Пальба из винчестеров возобновилась. Елена разговор про белый флаг слышала, приготовилась к худшему. Но снова как-то отстраненно, даже показалось – над всем происходящим все сильней и сильней восходя. Впрочем, это возносящее вверх чувство не помешало ей во время последнего залпа отскочить за кирпичную печку, вытолкнуть оттуда прятавшегося ревкомовца Клещина.

«Жизнь ведь не кончается? Нет еще? Хорошее и дурное только началось?» – спрашивала она себя.

Мандриков почти в такт ей шевелил сухими губами: «Послать Елюсю? Неясно, поможет ли. Но время можно выиграть. Эх, Берзиня бы сюда!.. Так нету его… Пойти самому? Послать кого из наших? В здании восемь бывших солдат, все участники боев. Нет, командиру нельзя… Да и меньше на одного станет. А она сама-то под пули полезет? Водночас застрелить могут… Потом скажут: предревкома фактическую жену свою с белым флагом на смерть отправил».

«Колчаки» дали новый залп. Стреляли разом, с четырех сторон.

– Уходить некуда! Только на радиостанцию. Может, не успеют перебить по дороге. А лучше – отправляй парламентера.

– Тебя, што ль, Игнашка?

– Эту свою отправляй… Говорил же тебе: подсадная она!

Фесенко направил наган на Мандрикова.

Слова про подсадную утку резанули как сталь. Елена, выскочив из-за печки, ударила сидящего у стола Фесенку коленкой в лицо. Игнатий наган выронил…

Про подсадную утку Мандриков слышал не раз, но вслух на «подсадную» сильно не возражал. Думал, Тренев «подсадной». А раз так, пускай Тренев знает – все на бабу думают…

Вдруг неожиданно для себя он как в беспамятстве рявкнул:

– Елюсь, давай! Не убьют – хоть ты жива останешься!

Стрельба легла гуще. От оконных наличников и дверей откалывались щепки, куски.

– Слышь, Елюсь… Сходи за печку, от белья моего егерского кус оторви. Нижняя рубаха там сушится… Переговорщицей, кроме тебя, идти некому. Скажешь им: «Нужна власть – берите. Мы просто контрольным органом будем...»