Владимир Фомин - Белая ворона. Повесть моей матери

Кроме этого, на его беду, по желанию бабушки появилась музыкальная школа, и нужно было один час сидеть ежедневно за пианино. И этот час я высиживала вместе с ним. Пробовала не сидеть – к пианино он не подошёл ни разу за неделю, хотя учительница рекомендовала заниматься ежедневно. Жизнь Володи стала беспросветной. Две школы, двойные уроки отнимали всё время. У него не было детства. Всё это ещё больше отгораживало его от реальной жизни, замыкая в круг собственных интересов.

Я бы никогда не стала принуждать его к учёбе, но в то распроклятое время среднее образование было обязательным. Кроме того, были две няньки, ослеплённые любовью к Володе, и они спали и видели его большим учёным, не замечая того, что он совсем не приспособлен к реальной жизни. Законы государства и две насильницы давили на меня, а я давила на своего ребёнка. Зачем и для чего? Для какого такого "надо" можно так угнетать своего ребёнка? Откуда взялось это противоестественное явление, когда мать становится палачом своего ребёнка, обливаясь при этом слезами? Оно выросло из страха: во-первых, из страха перед глупыми бабами, одна из которых могла своими истериками подчинить себе кого угодно, другая без истерик была ещё настырнее, и обе при этом не брезговали никакими средствами; во-вторых, из страха перед законами нашего государства, выполнять которые надо было обязательно. Если надо всем иметь среднее образование – значит надо обязательно его иметь, даже если оно не нужно совсем. Так принято, так делают все, это нормально. А если кто то не хочет учиться и не учится, то это отклонение от нормы: это хулиган или… Только бы, только бы не заподозрили у сына, как и у его отца, шизофрению! Только бы не поставили на пожизненный учёт психиатры. Только бы не было этой ужасной четвёртой статьи в военном билете, иначе он будет таким же бесправным, как его отец, и любой сможет отправить его в психушку, лечение в которой даёт только временное улучшение и приводит к потере трудоспособности К тому же и нянька, как кликуша, стала ворожить: "Скоро, скоро увезёте его".

Я видела то, о чём не хотела знать. Я смотрела на сына глазами психиатра и видела те странности поведения, которые позволяют им поставить страшный диагноз. Приближался мой девятый вал, который накроет меня с головой и погрузит в вечную тьму. Нет, я не буду этого ждать, я не увижу вторично, как моего самого дорогого человека свяжут и отправят на принудительное лечение. Я приняла твёрдое решение: уйти из жизни, не дожидаясь повторной катастрофы. Для этого надо принять смертельную дозу фенобарбитала. Сразу такую дозу достать было невозможно, и я потихоньку стала выписывать и получать по рецептам, оформленных на других лиц, снотворные таблетки. С этими рецептами, чтобы меня не заподозрили, я ездила на другой конец города, где меня не знали. Я успела накопить только треть необходимой дозы, когда у Володи начались выраженные расстройства поведения: он отказался стричь волосы, стал прогуливать школу, сыпал мне битое стекло в суп, сикал в чайник, запустил в мою голову шахматную доску. Мне нужно было обращаться или в милицию, чтобы с ним серьёзно поговорили, или к психиатру, так как жить с ним стало опасно. Я осознанно выбрала третий путь. Я взяла резиновый жгут, чтобы не повредить сыну кости, и впервые в жизни выпорола его очень сильно. Я делала это без злобы, совершенно спокойно, как будто посуду мыла: очень не хочется, но надо. Я хлестала его изо всех своих сил примерно полторы минуты. При этом я говорила: "Это тебе за прогулы, это – за склянки в супе", и т. д. Перечислив всё, я сказала безо всяких эмоций, что сейчас убью его, потому что таким, как он, жить на земле нельзя. С каждым ударом выражение его лица менялось – из дурашливого и наглого оно стало сначала испуганным, затем осознанным и умным. С него слетела вся спесь. Он стал искренне раскаиваться, молить о прощении и давал обещание исправиться. После я увидела, что всё тело его было покрыто багровыми полосами, он стал полосатым, как зебра. Я знала, что совершила преступление, и за это няня с мамой меня растерзают на части. Но удивительно то, что Вова даже не пожаловался, и не вспоминал это много лет, как будто ничего не было. Он мгновенно излечился от дури безо всяких лекарств. Страх смерти преобразил его, он стал послушным, дисциплинированным. Но я знала, что это Пиррова победа. По словам Макаренко, я расписалась в бессилии на спине ребёнка. Я знала, что это явление временное, держится только на страхе, и когда он станет сильнее меня, он обязательно отомстит. Но это потом, а мне бы только дотянуть его до окончания школы, и больше я никогда не вмешаюсь в его жизнь – пусть делает, что хочет. Если няне и бабушке нужно его высшее образование, то пусть они и попробуют заставить его учится дальше.