Наталия Ким - Родина моя, Автозавод

— Не-е-е, там золотые еврики… такие большие и круглые.

— А что на них покупят?

— На них… да что купят… банк построют, в рыжий покрасют, назовут «Диксибанк»…

Поединок между вороной и крысой за какой-то смачный кусок на помойке закончился в пользу лица без определенных занятий, но определенного образа жизни, носящего с собой травматический пистолет. Восторженные аплодисменты мамаш, ведущих детей в садик:

— Смотри, как дядя ловко их шлепнул!

— Дядя охотник?…

— Дядя… нет, не охотник, дядя просто — молодец!

И снова на сцене мой любимый персонаж. У него новые тапочки, кстати; видать, старые таки истлели от круглогодичного употребления. Просит прикурить, рассматривает мою зажигалку (красивенькая, с Цейлона, в блестючках):

— Ишь ты… шикарна вещь… А у меня зато есть вот… — роется в карманах, — вот! — достает замусленный коробок сувенирных спичек. — Вот, с Воблинском!!!

На спичках написано «Рыбинск», если кто не догадался.

Помните, как дядя Митя во всенародном кино говорит: «Страшную весть принес я в твой дом, Надежда. Зови детей!»

Звонок в дверь. Стоит новая соседка, женщина… В общем, странная женщина, чтоб без диагнозов.

— Здравствуйте, соседи! Неприятность сейчас скажу я вам!.. Вы одна, что ль, дома?… А дети де?… Зовите! А, нету… Так вот… иду я, значит, мимо вашей вот этой вот самой двер и ! И вижу… (Мы с Айком холодеем.) У вас на двер и — наплюнуто! Вот, гляньть — присохло уж! Я звоню — а никого! А стирать сама-то — че я, нанималась? А вот говорю вам — это вас китайцы сглазили, во-он с той квартиры (казахи мирные), точно говорю! Стирать станете, скажите — уговор с чертям: не ко мне, не к нам! С содой непременно, с содой трите! соду черти китайские не любят чище чесноку!

Что характерно — и пошла себе домой. Довольная.

Пока нас не было летом, собачью площадку ополовинили — рядом строится нечто, требующее прокладки труб. Трубы ярко-синие, валяются как попало, за желтым сетчатым забором. На забор наклеена бумажка. Подхожу — а это оказывается вдруг распечатка молитвы последних оптинских старцев, слова «…дай мне силу перенести утомление наступающего дня» подчеркнуты красным фломастером. Снизу пририсована крошечная собачка, писающая на трубы. Хотела было забрать себе, но почему-то не стала.

Вошла.

— А обувь снимать?

— Ну у меня чистые.

Идет на кухню, лезет в холодильник.

— Ой, какие просторы! Сыра нету? В смысле вообще нету или какой-нибудь неприличный есть?… А это что в коробочке? А-а-а…

Собаке:

— Ты мой холесенький! ты мой вонюченький! не дыши на меня, фу, фу, иди, иди отсюда, давай, давай, живей, фу, надышал тут мне!

О своей дочери:

— Да ну ее, присосалась как клоп к своему этому, ни здрасте не позвонит, ни подотритесь.

О внучке:

— Она такая умница у меня, вся в бабушку — и злая, и жадная!

Об детях:

— Снулые они у тебя какие-то. Витамины даешь? А клизмы ставишь?

О муже:

— Он, покойник, все правильно рассчитал — помер, а с его мишпухой я должна мудохаться. Вчера сыну его помогала анкету заполнять. Куда-куда, на работу! в морг!!

(Участок в ДК ЗИЛ № 1764 и вокруг)

— Валь! Идешь?

— Я с утрева. Потом в рынок, потом за цветами, на кладбище успела еще. Сперва думала — на кладбище, а потом думаю — настроение уже будет не то, ну его к бесу, эти выборы, лучше отстреляюсь уже, а потом нормальные дела буду делать.

— …А мой пришел уж теплый, халвы припер, говорит, там давали. Смотрю — откушено уже от халвы, паразит! Ни детям, ничего.

— Я там за молодого поставила, красивого. Не размордел пока. Выберут, приду, все ему скажу про беспредел, про эти дикси-пикси (о Кирилле Гончарове, «Яблоко»).

— А я за женщину, не помню фамилию, зеленая, за природы экологию (Юлия Жандарова). Я Жириновскому писала-писала про под окнами бомжей и крыс в стенах, хер он мне ответил, теперь пусть женщина решает мне.

Пожилой человек в каталке с российским флажком в руках, его везет хмурый внук лет двадцати — двадцати пяти. У пожилого человека звонит телефонный звонок: мол, трус не играет в хоккей. Одновременно с этим у внука тоже звонит телефон — «Раммштайном». Оба недовольно переглядываются и сбрасывают звонки. Выходящая из ЗИЛа парочка очень веселых бабушек громко поет про «хмуриться не надо, Лада» (это играет на улице). Ю. очень радуется и поет в ответ недавно разученную песню ансамбля «Ялла» «Бака-бака бай дор уй нянь». Менты криво улыбаются.