Кастальский, черт бы его побрал. Татьяна в смущении перевесилась через перила. По каналу острый ветер гнал поземку.
– Это здесь, что ли, Лиза Германна ждала? – высокомерно усмехнулся
Кастальский: с одной стороны, по адресу дуры-Лизы, а с другой, как бы экстраполируя ее глупое и раболепное поведение на женщин в целом, не исключая и Татьяны. Довольно сложная и обидная интонационная цепочка. – Тоже мерзла, поди. Погреться бы, а?
Быстро, по-деловому зашагали к Невскому. Кастальский решительно тормознул у железнодорожных касс: “Погреемся?” Сели в кресла.
Кастальский взял Татьяну за руку, сжал, набрал воздуху, но промолчал.
– Вам не нужен билет? – спросила вдруг Татьяна с неуместным возбуждением. – У меня тут знакомая работает, может, только смена не ее…
– Нет-нет, – испугался Кастальский. – У меня есть, спасибо.
– На когда? – испугалась Татьяна.
– На… сегодня.
– На “Стрелу”?
Решились – и взглянули друг на друга. “Какой жалкий…” – подумала
Татьяна в точности словами Володи Лескина. “Надо же, мордочка-то совсем воробьиная… – расстроился Женя. – До чего ж они все похожи на этом болоте! И носик-то красный, да и мокрый, небось. Надо же.”
– Ну, пошли тогда? – Таня высвободила руку – тихо вывинтила из окоченелой хватки Кастальского.
Встреча, безусловно, заходила в тупик. Ноль физиологических реакций, да и негде.
– Может, в кино сходим? – докатился Кастальский. Но тут Татьяна по-детски, снизу заглянула ему в лицо – совсем как дочка Даша, и
Евгений Адамович увидел ее прозрачные – в общем-то, довольно замечательные – глаза: в обложном болотном тумане расчистился клочок неба.
– А давайте, знаете что? Давайте поедем к морю!
– В каком это смысле? – ужаснулся Кастальский.
– Да тут недалеко! Полчаса на электричке – и залив. А?
Ах, ну да. Залив. Балтика, конечно. Кастальский совсем не ориентировался в этом чухонском зазеркалье. Действительно, море.
Даже забавно. Забавно и поэтично. Но все же на редкость дико, глупо и ненужно.
– Да ты романтик, – улыбнулся Кастальский и закинул Татьяне за спину размотавшийся шарф. Было в этом движении что-то невыразимо интимное.
Таня покраснела. Все-таки он страшно смущал ее, ведущего инженера-кораблестроителя. И это вдруг его “ты”… Буквально до дрожи в губах и слабости в коленях.
Над твердью залива выл, как живой, ветер. Как стая волков.
Бесконечная белая пустошь выглядела крайне безнадежно. Адская стужа: пекло – ведь это так, литература. Настоящий ад, конечно, – это железный, синий мороз, ледяные пилы ветра и безотрадная равнина без единой вертикали.
– Тебе не хочется завыть? – спросил волк Кастальский.
Лютый простор принес почему-то облегчение. Прислониться к щуплому боку, обнять за плечи: и очень просто. Кастальский развернул окоченевшего корабела к себе лицом, целовались минут пять. Ужасно хотелось в уборную.
– Забрал бы меня в Москву, – бормотала Татьяна – снова совсем как Даша.
– Я женат, – зачем-то соврал Кастальский.
– Там, в краю далеком, есть у меня жена… – засмеялась Татьяна. – А мне приснилось сегодня, что у меня муж – медведь.
Таня замерла. Так, началось. Ну, вот и славно. Веская причина свинтить от Гамлета.
Дома, впрочем, личная жизнь стремительно сдавала позиции под натиском общественной в форме довольно остросюжетного кавказского базара. Гамлет по-армянски орал в телефон, судя по уровню звука, – по межгороду. Сквозь чужую речь прорывалось опять это феодальное слово “Карабах”, и еще “рейс”, “план”, “заказ”, “комитет”, и неожиданное, совсем несвойственное корректному Гамлету звукосочетание “эбёнамат”. На диване, широко расставив короткие отекшие ноги, сидела свекровь. По-птичьи склонив голову в низко повязанном черном платке на голос сына, она мелко кивала, как бы одобряя каждое слово, включая “эбёнамат”, но вряд ли улавливала хоть тень сути. Над старухой, держа ее за плечи, возвышался невероятно костлявый человек, похожий на марионетку армянского царя: с длинной волнистой черной бородой и раскаленными глазами. Кисти, которыми он прикрывал бабушкины плечи, поражали размером и красотой. “Гамлет, брат! – возвещал он по-русски. – Что болтаешь! Я специално за тобой прилетал! Ты армянин или ты кто! Комитет не спит четвертый ночь!”
Гамлет, прикрыв трубку рукой, таращил глаза и шипел, подобно Змею
Горынычу: “Зачем говоришь! С завода как уеду?! Не своди с ума,
Ашот-джан!” Тринадцатилетний Сурик, нацепив наушники, дергался перед зеркалом, как бы пытаемый электрическими разрядами средней силы.
Читать дальше